Читаем Ворота Расёмон полностью

Однажды в дождливую ночь, когда они с мужчиной проводили время, попивая сакэ, тот поведал ей пугающую историю, случившуюся в провинции Тамба. Некий путник, направляясь из столицы в Идзумодзи, остановился переночевать на постоялом дворе у подножья горы Оэ. Жена хозяина как раз в ту ночь благополучно разрешилась от бремени девочкой. Вдруг гость заметил неизвестного – дюжего мужчину, который, выбежав из дома родильницы, бросил: «Восьми лет от роду причинит себе смерть», – и махом скрылся из глаз. Прошло девять лет, и тот же путник, на сей раз по пути в столицу, вновь забрёл на тот же постоялый двор. Как оказалось, девочка и впрямь в восемь лет погибла странной смертью: упала с дерева, да так, что в горло ей вонзился серп. Услышав этот рассказ, девица ужаснулась столь бессмысленному жребию. По сравнению с той девочкой, конечно, ей досталось большое счастье – у неё был мужчина, на которого она могла надеяться. «Остаётся положиться на судьбу», – подумала она и изобразила на лице очаровательную улыбку.

Шло время, и ветви сосны, задевавшие крышу дома, согнулись от снега. Днём девица, как прежде, перебирала струны кото да играла в сугороку. Ночью же делила ложе с мужчиной, слушая плеск воды в пруду, куда прилетали птицы. Она не ведала печалей, не знала и радостей. Тем не менее, в этом покое и праздности находила она мимолётное утешение.

И всё же покою вдруг пришёл конец. Когда вновь наступила весна, мужчина, придя к девице как-то вечером, печально промолвил: «Сегодня я вижу вас в последний раз». Отца его во время недавней раздачи должностей при дворе назначили управителем в провинцию Митиноку, и потому сыну тоже надлежало отправиться с ним в заснеженный край. Грустнее всего ему было расставаться с возлюбленной. Но, поскольку он скрывал от отца, что сошёлся с ней, теперь говорить было слишком поздно. Он пустился в долгие объяснения, перемежая слова вздохами.

– Но через пять лет срок службы закончится. Пусть это придаст вам силы.

Девица уже упала ничком, заливаясь слезами. Пусть она и не питала к мужчине сердечной привязанности, а всё же расставаться с тем, на кого привыкла надеяться, было так жалко, что и словами не передать. Мужчина гладил её по спине, всячески утешая и успокаивая. Но и его голос прерывался от слёз, пока он шептал привычные нежности.

Тут вошла кормилица, которой всё это было невдомёк, вместе с молодыми прислужницами; они несли поднос с кувшинчиком сакэ и щебетали, что на плакучей сакуре над старым прудом уже набухли почки…

3

Минуло пять вёсен и наступила шестая, но мужчина, уехавший в Митиноку, до сих пор не вернулся в столицу. У благородной девицы тем временем не осталось никого из прислуги – все разбрелись кто куда; крыло дома, где она жила, разрушил сильный тайфун, и с тех пор госпожа вместе с кормилицей поселились в галерее для челяди. Покои там были тесные, неухоженные и годились разве только, чтобы укрываться от дождя и утренней росы. Кормилица, видя госпожу в таком жалком состоянии, не могла удержаться от слёз – а порой, сама не зная почему, готова была уже не плакать, а гневаться.

Конечно, жилось им тяжело. Давно исчезли из комнат полки и сундуки – их выменяли на рис и овощи. Не осталось у девицы и одежды на смену – ни кимоно, ни шароваров-хакама. Когда не хватало дров, кормилица порой отрывала гнилые доски в главном доме. При всём том сама госпожа продолжала ждать своего мужчину, развлекая себя игрой на кото и стихами.

Осенью в тот год, в одну из лунных ночей, кормилица, приблизившись к госпоже, наконец обратилась к ней с такой речью:

– Ваш поклонник вряд ли вернётся. Отчего бы и вам о нём не забыть? Вот меня помощник императорского аптекаря уж до того уговаривает, чтобы помогла с вами свидеться…

Госпожа, слушая её, вспомнила подобный разговор шесть лет назад. Сколько она тогда ни плакала – но так и не смогла избыть свою печаль. А сейчас и тело её, и душа уже слишком устали. Единственной мыслью было: «Хочу спокойно дождаться конца…» Когда кормилица договорила, девица обратила измученное лицо к луне и покачала головой:

– Мне уже ничего не нужно. Жить ли, умереть ли – всё едино…

* * *

Ровно в тот момент её прежний любовник сидел с молодой женой в далёкой провинции Хитати, попивая сакэ. Супруга была дочерью тамошнего управителя, и отец мужчины всецело одобрял их брак.

– Что за шум?

Мужчина, вздрогнув, поднял взгляд на безмолвную луну над крышей. Почему-то в этот момент ему ясно представился образ его давнишней возлюбленной.

– Наверное, каштаны падают на кровлю, – молвила в ответ жена и неловко подлила ему в чарку сакэ.

4

Перейти на страницу:

Похожие книги

Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза
Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза