Ворота Расёмон

В этот момент человек в плаще подошёл и уселся напротив нас. Мне стало немного не по себе, и захотелось рассказать Т. про призрака, о котором я услышал. Но тут Т., не поворачиваясь ко мне, указал рукоятью трости куда-то влево и зашептал:

– Видишь женщину вон там? В тёплой серой шали?

– С европейской причёской?

– Угу, со свёртком-фуросики. Я её видел летом в Каруидзаве, всю разодетую, в западном платье.

Сейчас, однако, женщина выглядела очень бедно, как ни посмотри. Я украдкой разглядывал её, продолжая разговаривать с Т. Что-то было в её лице, в складке между бровями – что-то, наводившее на мысль о безумии. Из свёртка торчала пятнистая морская губка, напоминавшая шкуру леопарда.

– Там, в Каруидзаве она всё время с каким-то молодым американцем танцевала. Современная девушка, как сейчас принято говорить.

К тому моменту, как я распрощался с Т., человек в плаще уже исчез. От остановки пригородной электрички до отеля я дошёл пешком, повесив сумку на плечо. По обеим сторонам дороги поднимались высотные здания. Мне невольно вспомнились сосны, которые я видел утром. Кроме того, я обнаружил в поле своего зрения нечто странное. Странное? Да – непрерывно вращавшиеся полупрозрачные шестерёнки. Подобное случалось со мной и в прошлом, каждый раз по одному сценарию: шестерёнки постепенно множились, наполовину перекрывая мне обзор, но довольно скоро исчезали вовсе, а на смену им приходила головная боль. Окулист постоянно советовал мне бросить курить, чтобы избавиться от этой иллюзии (иллюзии ли?). «Ну вот, опять!» – подумал я и закрыл правый глаз рукой, чтобы проверить, как видит левый. С левым глазом всё было в порядке – но под правым веком крутилось несколько шестерёнок. Я продолжал идти по улице, наблюдая, как её правая сторона постепенно пропадает из виду.

К тому моменту, как я вошёл в отель, шестерёнки исчезли – но головная боль ещё не прошла. Отдав швейцару пальто и шляпу, я снял для себя номер. Потом позвонил в редакцию журнала, чтобы переговорить о деньгах.

Свадебный ужин, как оказалось, был уже в разгаре. Я примостился на углу стола и взялся за нож и вилку. За П-образным столом разместилось человек пятьдесят – не считая сидевших во главе стола молодожёнов; все, разумеется, были в прекрасном настроении. Меня же яркий электрический свет всё больше погружал в меланхолию. Чтобы встряхнуться, я завёл разговор с соседом по столу – стариком с роскошными седыми бакенбардами, напоминавшими львиную гриву, который к тому же оказался знаменитым китаеведом – его имя было известно даже мне. Неудивительно, что наш разговор постепенно перешёл на труды китайских классиков.

– «Кирин» – это, иными словами, единорог. А птица хоо – феникс…

Знаменитый китаевед, кажется, заинтересовался моими рассуждениям. Я же, механически продолжая говорить, почувствовал вдруг болезненную тягу к разрушению, и принялся доказывать, что императоры Яо и Шунь являются, разумеется, вымышленными персонажами, а «Чуньцю» написаны гораздо позже, в эпоху династии Хань. На лице китаеведа отобразилось откровенное недовольство, он отвернулся и, перебив меня, прорычал:

– Если Яо и Шуня не существовало, то, значит, Конфуций лгал. А Учитель лгать не мог!

Тут я, конечно, умолк – и попытался снова приняться за лежащее на тарелке мясо. На краю куска извивался маленький червячок – при взгляде на него у меня в голове всплыло английское слово «worm». Должно быть, когда-то оно тоже обозначало какое-нибудь легендарное животное, вроде единорога или феникса. Отложив нож и вилку, я уставился на шампанское, которое наливали в мой бокал.

Ужин наконец закончился, и я побрёл к себе в номер по пустынным коридорам, больше напоминавшим тюремные, чем гостиничные. К счастью, головная боль успела утихнуть.

Ко мне в номер принесли не только мою дорожную сумку, но и верхнюю одежду. В висящем на крючке пальто мне почудился собственный силуэт, и я поспешил убрать его в гардероб в углу. Затем, подойдя к туалетному столику, вгляделся в своё отражение в зеркале. Лицо напоминало обтянутый кожей череп. Мне вдруг ясно вспомнился червь на тарелке.

Я открыл дверь и вышел в коридор, сам не зная, куда направляюсь. За поворотом, ведущим в холл, я набрёл на высокий торшер с зелёным абажуром, который отчётливо отражался в стеклянной двери, и это зрелище почему-то меня успокоило. Я уселся в стоящее рядом кресло и погрузился в раздумья о множестве разных вещей. Однако не успел я провести там и пяти минут, как вновь заметил плащ – на спинке стоявшего рядом дивана.

– Кто наденет плащ в такой холод…

С этими мыслями я пошёл прочь оттуда. В уголке, где обычно ожидали коридорные, никого из персонала не было видно, однако я уловил доносящиеся откуда-то голоса. «All right[140]», – сказал кто-то по-английски. Олл райт? Я напряг все силы, пытаясь уловить смысл диалога. Олл райт? Олл райт? Что именно «олл райт»?