Читаем Ворота Расёмон полностью

В конце концов я нашёл нужный переулок и свернул на грязную дорогу. В какой-то момент, однако, я сбился с пути и оказался у ритуального зала Аояма. За десять лет, прошедших с похорон моего сэнсэя Нацумэ Сосэки, я ни разу здесь не был, даже не проходил мимо. Тогда, десять лет назад, я тоже не чувствовал себя счастливым, но в душе у меня, по крайней мере, царил покой. Я смотрел на двор, посыпанный гравием, и вспоминал банан, который рос в доме сэнсэя – его «Горной хижине». Мне невольно подумалось, что нынешняя глава моей жизни подходит к концу. И я ощутил, что некая сила привела меня на это кладбище именно сейчас, десять лет спустя.

Выйдя из клиники, я вновь сел в такси, чтобы вернуться в отель. Стоило оказаться на месте, как я увидел перед входом мужчину в плаще, который ругался с коридорным. С коридорным? Нет, это был не коридорный, а парковщик в зелёной униформе. Я почувствовал, что мне совсем не хочется заходить внутрь, и быстро повернул назад.

К тому моменту, когда я вышел на Гиндзу, уже начало смеркаться. Там от выстроившихся по обеим сторонам магазинов и всеобщей суеты мне стало совсем тоскливо. Особенно не по себе было от того, как вокруг гуляют беззаботные люди, будто и не знающие о том, что такое грех. Я шёл и шёл на север, в тускнеющем вечернем свете, мешавшемся с сиянием электрических фонарей. В какой-то момент моё внимание привлёк книжный магазинчик, где были выставлены разные журналы. Я вошёл внутрь и, рассеянно оглядев книжные полки, принялся листать том под названием «Мифы Древней Греции». Видимо, это было издание для детей, в ярко-жёлтой обложке. Однако случайно выхваченная строчка поразила меня в самое сердце: «Даже Зевс, величайший из богов, не может сравниться с богинями возмездия».

Развернувшись, я вновь вышел из магазинчика на оживлённую улицу. Я шагал, ссутулившись, и мне казалось, что богини возмездия неуклонно следуют за мной.

3. Ночь

На втором этаже книжного магазина «Марудзен», на одной из полок, я нашёл «Легенды» Стриндберга и пробежал глазами две-три страницы. То, о чём там говорилось, почти не отличалось от моего собственного опыта. Кроме того, обложка была жёлтой. Я поставил «Легенды» обратно на полку и практически наугад вытащил пухлый том. Но и там на одной из иллюстраций были шестерёнки с человечьими глазами и носами (как оказалось, какой-то немецкий автор собрал рисунки психически больных людей). Я вдруг почувствовал, как в глубинах моего уныния зарождается дух противоречия, и, будто объятый азартом игрок, принялся открывать одну книгу за другой. Но в каждой из них так или иначе – в тексте ли, в иллюстрациях ли – таился какой-то укол в мой адрес. В каждой? Да. Даже взяв в руки «Мадам Бовари», которую перечитывал не раз, я почувствовал, что сам я не кто иной, как месье Бовари – типичный буржуа.

Ближе к вечеру на втором этаже «Марудзена», кажется, не было покупателей, кроме меня. В свете электрических ламп я бродил среди книжных полок, пока не остановился перед шкафом с надписью «Религия». Взгляд мой упал на книгу в зелёной обложке. В содержании, среди прочих, была указана такая глава: «Четыре врага, которых следует убояться: сомнения, страх, гордыня, плотские желания». Стоило мне прочесть это, как дух противоречия взыграл ещё сильнее: эти так называемые «враги» – по крайней мере, в моих глазах – назывались способностью чувствовать и мыслить. Всё ещё держа книгу в руках, я вспомнил про Юношу из Шоулина – когда-то у меня был такой псевдоним. Это был персонаж китайской истории из «Хань Фэй-цзы»[143] – он так и не научился ходить, как ходят в Ханьдане, но забыл, как ходят в Шоулине, так что пришлось ему возвращаться домой ползком. Сегодня я, как ни крути, был настоящим Юношей из Шоулина. Но то, что я – ещё до того, как быть низвергнутым в ад, – использовал этот псевдоним… Пытаясь стряхнуть с себя морок, я отвернулся от книжной полки и направился в зал напротив, где были выставлены плакаты. Но и там, на одном из них рыцарь – возможно, Святой Георгий – убивал копьём крылатого дракона[144]. Шлем рыцаря скрывал лицо лишь наполовину – искажённые гримасой черты напомнили мне одного из моих врагов. Я вспомнил, что в «Хань Фэй-цзы» также говорилось про искусство убивать драконов[145], и, не заходя в зал с плакатами, двинулся по широкой лестнице вниз.

Шагая в сгустившихся сумерках по улице Нихонбаси, я продолжал думать о словах «убивать драконов». У меня точно был камень для растирания туши с этими иероглифами. Его подарил мне один молодой предприниматель – все его деловые начинания закончились крахом, и в прошлом году он окончательно обанкротился. Я поднял голову, чтобы увидеть высь над головой и осознать, как мала наша Земля в этом пространстве, полном бесчисленных звёзд, – и, соответственно, как мал я сам. Но небо, такое ясное днём, теперь было полностью затянуто тучами. Мне вдруг почудилась в этом чья-то враждебная воля, и я поспешил укрыться в кафе по другую сторону трамвайных путей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза
Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза