Ворота Расёмон

День смерти Хэйтаро приближался. Оба мстителя острили мечи и хладнокровно ждали наступающей даты. Больше им не придётся полагаться на удачу. Всё было решено: и день, и час. Дзиндаю размышлял уже и о том, как скрыться после завершения дела.

Наконец настало утро долгожданного дня. Дзиндаю и Кисабуро собрались перед рассветом, одевшись при свете фонаря. Дзиндаю облачился в тёмно-синие хакама с мелким рисунком в виде ирисов, кимоно из чёрной чесучи и такую же накидку-хаори с гербами, рукава которой подвязал кожаным шнурком. На поясе у него был меч-катана работы Хасэбэ Норинага и короткий меч-вакидзаси работы Рай Кунитоси[43]. Кисабуро, по своему низкому рангу не носивший хаори, надел под платье лёгкую кольчугу. Обменявшись ритуальными чашечками холодного сакэ, они расплатились за постой и бодро вышли за ворота.

Прохожих на улицах ещё не было. Тем не менее, оба надвинули поглубже соломенные шляпы и зашагали к храму Сёкоин, где собирались свершить отмщение. Однако, отойдя немного от постоялого двора, Дзиндаю вдруг остановился:

– Подожди-ка. Сейчас, когда мы рассчитывались, нам недодали четыре мона. Схожу и заберу их.

– Но ведь это всего четыре мона! – нетерпеливо сказал Кисабуро, мечтавший как можно скорее оказаться в условленном месте. – Стоит ли за ними возвращаться?

– Денег мне не жаль, – возразил Дзиндаю. – Но потом станут сплетничать: мол, самурай по имени Дзиндаю так разволновался из-за предстоящей мести, что не смог посчитать мелочь на постоялом дворе. Иди вперёд. Я быстро обернусь.

С этими словами он двинулся обратно, Кисабуро же, как ему и велели, поспешил к храму, восхищаясь про себя предусмотрительностью Дзиндаю.

Впрочем, скоро тот присоединился к ждавшему у храмовых ворот слуге. Погода выдалась переменчивая: по небу плыли лёгкие облака, и бледные лучи солнца время от времени сменялись дождём. Воодушевлённые, двое соратников разошлись по обеим сторонам от ворот и прохаживались вдоль ограды храма, под сенью желтеющих деревьев унаби.

Но дело шло к полудню, а тот, кого они ждали, всё не показывался. Обеспокоенный, Кисабуро, будто между прочим, спросил у привратника, появится ли сегодня Хёэй. Привратник ответил только, что пока не приходил, а почему – неизвестно.

Они вновь принялись ждать у ворот, сдерживая нетерпение. Часы шли, приближались сумерки. В закатном небе слышался лишь одинокий крик вороны, прилетевшей клевать плоды унаби. Кисабуро, не находя себе места, подошёл к Дзиндаю:

– Может, сбегать к дому Онти?

Но Дзиндаю не позволил, отрицательно покачав головой.

Над воротами храма, между медленно ползущими по небу облаками, показались бледные звёзды, но Дзиндаю, прислонившись к ограде, упорно ждал Хёэя: быть может, тот, помня, что имеет врагов, пожалует в храм под покровом ночи?

Наконец пробили первую стражу. Потом и вторую. Промокнув от ночной росы, два человека всё несли караул у ворот.

Хёэй так и не явился.

Развязка

Дзиндаю и Кисабуру поселились в другом месте и вновь принялись выслеживать Хёэя. Но спустя несколько дней, ночью, у Дзиндаю начались сильнейшие рвота и понос. Встревоженный Кисабуро хотел немедленно позвать лекаря, но больной запретил, опасаясь, что их раскроют.

Дзиндаю пролежал в постели весь день, кое-как поддерживаемый лекарствами из аптечной лавки. Однако рвота и понос не прекращались. Наконец Кисабуро не выдержал и убедил его, что без лекаря не обойтись, – мол, пусть хозяин позовёт своего семейного врача. Так и сделали – прислужник с постоялого двора бегом бросился с поручением и вскоре привёл местного целителя, звавшегося Мацуки Рантай.

Рантай, учившийся премудростям медицины у Мукаи Рэйрана[44], был очень уважаемым в своём ремесле человеком. Притом натура его отличалась не свойственной ремесленникам широтой: о деньгах он не заботился, но и днём и ночью готов был наслаждаться весельем с чаркой сакэ.

В небе высоком
И в лощине глубокой,
В траве у ручья —
Всюду бывает журавль,
Всюду сыщется дело.

Так описывал себя в стихах сам Рантай, и действительно – к его услугам в этой местности прибегали все: и высокородные самураи, и бедный люд, вплоть до бродяг и попрошаек.

Лекарю не потребовалось и осматривать Дзиндаю – с первого взгляда было понятно, что у того дизентерия. Но даже снадобья, прописанные почтенным доктором, не могли ему помочь. Ухаживавший за больным Кисабуро истово молился всем богам и буддам о его выздоровлении. Долгими ночами, вдыхая запах булькавшего у изголовья отвара, Дзиндаю мечтал только об одном: не умирать, пока не выполнит заветного желания, которому посвятил годы.

Наступила поздняя осень. Кисабуро, отправляясь к Рантаю за снадобьями, то и дело видел в небе вереницы перелётных птиц. Однажды у дома врача он столкнулся с другим слугой, пришедшим по той же надобности. Из его разговора с учеником лекаря стало ясно: слуга принадлежит к дому Онти Кодзаэмона. Когда он ушёл, Кисабуро посетовал:

– Выходит, даже такой искусный воин, как господин Онти, подвластен недугам…