Воровская сага в 4 частях: Бродяга. От звонка до звонка. Время – вор. Европейская гастроль

Не помню, о чем я думал и думал ли вообще о чем-либо. Я забылся в буквальном смысле этого слова. Только в эти минуты счастья я понял то, что, не будь этой встречи, не понял бы никогда. Об этом чувстве не напишешь, его надо пережить.

В такой почти семейной идиллии прошла неделя. С утра мы купались и загорали, ближе к вечеру ходили по магазинам, посещали рестораны и кафе, а ночью спали. Если быть более точным, спала в своем номере лишь Ракель, не могли же мы при ней говорить о том, что ей не нужно было знать. Нам же с Мариной, наверное, было не наговориться и за месяц.

Мои дамы были свободны. Ракель училась в университете, а Марина работала переводчицей на дому.

Мой же тур заканчивался на следующий день, но проблем с продлением не было, Крендель с Чибисом так и сказали: «Проблем нет, если захочешь можешь тормознуться, все схвачено». Но тормознуться я никак не мог. Я должен был успеть попасть к определенному числу в Турцию. По прямой я лететь не мог. Необходимо было сначала прилететь в Москву, а уже оттуда в Стамбул. В первую же ночь нашей встречи я сказал об этом Марине, и она на раз-два решила эту проблему. К тому же сказала тоном, не терпящим возражений: «Заказываем утром билет на твой рейс в Москву и оттуда три билета в Стамбул». Говоря откровенно, я думал о таком раскладе, но сказать постеснялся, хотя, наверное, все же сказал бы, если б понадобилось.

Сказано — сделано. На следующий день мы вылетели в Москву. По прилете только успели вещи забрать, как объявили рейс на Стамбул. Так что даже не побывав в городе мы через несколько часов уже летели в Турцию. Почти все время до Стамбула Ракель только и делала, что рассказывала мне о своих впечатлениях от Марокко. Она ведь впервые в жизни покинула Штаты. Впереди Стамбул, потом Москва.

— Ты мне все, все должен показать папа. У меня и план составлен, — это была общая тетрадь, почти вся исписанная американскими каракулями.

Закончить эту книгу я хочу словами героини фильма «Москва слезам не верит», лишь самую малость перефразировав их: «В шестьдесят (в идеале — сорок) лет жизнь только начинается, это я теперь точно знаю».

Но на этом я не прощаюсь с читателем, а лишь говорю: «До скорой встречи!»

Часть III. Неисповедимы пути Господни

А кожа на спине землисто-серая
И меж лопаток, храм и купола.
Цыганка, что поймала в детстве за руку,
Сказала, что судьба моя тюрьма.

И покатилась жизнь в наклонной плоскости.

С братвою, что водою не разлей.
В вагонах с за решётчатыми окнами,
В бараки красноярских лагерей.

И было вбито мне надолго правило,

Не ВЕРЬ, не БОЙСЯ, даже не ПРОСИ.
Вершил над нами суд по жизни праведный,
Лишь бог, что с нами был на небеси.

И в теле, что наколками отмечено,

Гноилась смрадным запахом душа.
Хотелось на колючку разом броситься,
Чтоб пулю получить из калаша.

По волчьи выл холодный ветер северный,

За белою барачною трубой.
Как будто песню пел он мне предсмертную,
Давая знать, что нет пути домой

Глава I

Это было время, которое большинство людей окрестило перестройкой века, кто-то «лихими девяностыми», а некоторые слои общества вообще ни на чем не заморачивались. Молча ели свой хлеб насущный, пили горькую и травили анекдоты про Чапаева и Брежнева, ибо подобные политические катаклизмы считаются для обывателя сложным испытанием. Сложным потому, что большинство людей привыкают жить в определённых условиях и по определённым законам, изменение которых требует некоего напряжения и в мыслях, и в действиях. Тютчев сказал когда-то: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная стать, в Россию нужно только верить». Как же хорошо он знал предмет! В общем страна жила своей, одной ей понятной жизнью. А может как раз-таки одной ею и понятной. Один Бог знает!