Читаем Восемь бессмертных полностью

От имени главного краба Восточного моря он кликнул на подмогу всех крабов, какие только водились в реках, озерах и морях Китая. Они плотно окружили старика на осле, не давая ему двинуться с места. Прыгнет Чжан Го-лао на восток, и они туда же ринутся, путь преградят. Попробует Чжан побежать на запад — и там ему преграда. В лицо Чжан Го-лао крабы брызгали каким-то своим ядовитым веществом, а у ослика все ноги были в ранах от укусов.

И пришлось старику прибегнуть к последнему средству. Ведь ослик его был не обычным, а волшебным. Хлопнул Чжан его по спине три раза, и вдруг ослик, издав страшный рев, изрыгнул пламя. Загорелось море — тут уж крабам стало не до сражения, — спастись бы. От горячей воды они все покраснели. Вот почему и по сей день крабы страшно боятся огня, а отваришь их — краснеют.

И лишь позже море утихомирилось, когда Царь-дракон обратился к богине Гуань-инь, ища сочувствия; и она, сжалившись над морской живностью, вылила несколько капель своего волшебного эликсира в море. Пламя в море и погасло. В том числе и крабы были спасены.


Палка-костыль с горы Лао-шань

У представителей российской колонии в Китае самая любимая минеральная вода в Пекине — лао-шань, в маленьких зеленых стеклянных бутылочках. Потому что лишь она — с газом. И пусть врачи говорят, что это вредно, но "с пузыриками” вкуснее.

Однако в Китае гора Лао-шань известна не только своей водой, но и необычайной прочности деревянными палками, сделанными из деревьев, растущих здесь. Китайцы говорят: "Палка с горы Лао-шань вся в рубцах, вся в зазубринах. Чем больше на ней рубцов и шероховатостей, тем легче старику, опираясь на нее, дойти до дома". Известно, что если на нее опираться, она никогда не сломается, не согнется. Откуда в дереве такая сила? Говорят, что когда-то именно ослик Чжан Го-лао лакомился, грызя эти палки, и тем самым придал им волшебную силу.

Однажды, собираясь переплыть море, восемь бессмертных начали свой путь отсюда, с гор Лао-шань. Чжан Го-лао, как обычно, ехал на ослике, поэтому продвигался медленнее всех: этот ослик то упрямился и не желал бежать, то вдруг начинал щипать траву. Когда Чжан спустился с гор Кхунь-лунь и оказался на склоне Лао-шань, он устал так, что с трудом переводил дыхание: ему все же было очень много лет.

Привязал он ослика к небольшому деревцу и сел на землю передохнуть. А осел был страшно голоден (хотя в некоторых легендах и говорится, что он вообще не ел и не пил); он и обратился к хозяину:

— Я прошел сто тысяч ли, везя тебя на себе, было бы неплохо, если бы ты накормил меня.

Чжан Го-лао ответил:

— Мне самому-то нечего есть! Поглодай-пожуй, что найдешь поблизости.

И начал осел обгрызать кору на деревце, к которому был привязан. И вдруг маленькое деревце закричало:

— Ой, меня загрызают насмерть!

А Чжан, совсем не удивившись, спокойно ответил:

— Не переживай, от этого не умирают: ослик лишь обдерет немного сочной коры. До сердцевины твоей еще очень далеко! Вот погоди, буду я возвращаться с Ин-чжоу с волшебным снадобьем, и твои раны попутно залечу. И ослик будет сыт, и ты будешь в порядке. Затем он отвязал ослика и двинулся дальше в путь.

Минуло три года, и когда Чжан опять оказался на склоне горы Лао-шань, он вспомнил об обглоданном дереве и пошел взглянуть на него. Деревце было таким же маленьким и чахлым, а из-под обглоданной коры струился желтый сок.

Чжан до того расстроился, что даже прослезился:

— Это я во всем виноват! Из-за меня ты страдало три года! Ведь я чуть не забыл о тебе.

Он вынул волшебный эликсир, разбавил его водой из ручейка и полил на раны, образовавшиеся на стволе. Они тут же, на глазах, покрылись молодой корой, сок перестал вытекать, однако весь ствол оказался в грубых, твердых рубцах.

Смотрел на все это лохматый ослик, и вспоминалось ему, как сладко он полакомился корой три года назад. Хотел, было, опять грызнуть, но Чжан Го-лао рассердился, вынул из котомки свой халат и обвязал им рот ослу, как будто надел намордник. Однако упрямство ослов всем известно; даже с завязанным ртом он продолжал тянуться к дереву, нетерпеливо перебирая копытами. Видя такое дело, Чжан снял обмотку со своей ноги и завязал ослу глаза. Только после этого животное утихомирилось. Говорят, именно с тех пор появился обычай завязывать ослу глаза и надевать на него намордник, если приходилось заставлять животное ходить по кругу, вращая жернова мельницы.

А деревья в горах Лао-шань с тех пор необычайно прочные, именно этим горы и славятся. И если кому-то требуется костыль или палка, предпочитают приобрести лао-шаньскую.

Предлагаю несколько недоговорок, в которых упоминается дедушка Чжан.

"Чжан Го-лао дао-ци люй — чжуань ван-хоу цяо"

"Чжан Го-лао едет на ослике задом наперед — все время смотрит назад". Первую часть недоговорки произносят, когда хотят упрекнуть кого-то в отсутствии стремления к прогрессу.

И еще варианты этой же недоговорки.

"Чжан Го-лао дао-ци люй — чжи кхань хоу-тхоу"

"Чжан Го-лао едет на ослике задом наперед — смотрит только назад".

"Дао-ци мао люй — сян-хоу кхань"

Перейти на страницу:

Похожие книги

Илиада
Илиада

М. Л. Гаспаров так определил значение перевода «Илиады» Вересаева: «Для человека, обладающего вкусом, не может быть сомнения, что перевод Гнедича неизмеримо больше дает понять и почувствовать Гомера, чем более поздние переводы Минского и Вересаева. Но перевод Гнедича труден, он не сгибается до читателя, а требует, чтобы читатель подтягивался до него; а это не всякому читателю по вкусу. Каждый, кто преподавал античную литературу на первом курсе филологических факультетов, знает, что студентам всегда рекомендуют читать "Илиаду" по Гнедичу, а студенты тем не менее в большинстве читают ее по Вересаеву. В этом и сказывается разница переводов русского Гомера: Минский переводил для неискушенного читателя надсоновской эпохи, Вересаев — для неискушенного читателя современной эпохи, а Гнедич — для искушенного читателя пушкинской эпохи».

Гомер , Гомер , Иосиф Эксетерский

Приключения / Античная литература / Европейская старинная литература / Мифы. Легенды. Эпос / Стихи и поэзия / Древние книги / История / Поэзия