Воскресенья всегда разные

Хотела было старая и их заколдовать, да Прикиндел изловчился — плеснул ей на макушку ковш мёртвой воды, ведьма тут же заледенела. Потом обрызгал Прикиндел камни живой водой — витязи и ожили… Обрадовались Прикиндел и Фэт-Фрумос и дальше поскакали. Торопились они к чёрному замку Змея Змеевича лютого, где томилась в неволе суженая Фэт-Фрумоса, краса ненаглядная Косынзяна.

Песню заводит дева — коса золотая,

Тридевять царств той песне внимают.

Как-то под вечер увидели они вдруг: стоят вдали чьи-то палаты белокаменные. В хрустальных оконцах закатное солнце горит, будто внутри пожар полыхает.

— Давай-ка заглянем туда, — предложил Фэт-Фрумос, — попросимся на ночлег. Люди мы живые, от долгого пути приустали. Едим что придётся, от диких зверей на деревьях прячемся, от дождей и снегов в дуплах хоронимся, ночуем в стогах, а то и на земле сырой. А тут поедим разочек по-людски, поспим в тёплой горнице да на пуховой перине…

Прикинделу и самому ой как улыбалось переночевать в царских хоромах…

— Что ж, поедем, Фэт-Фрумос. Давно мы сытно не едали да на перинах не спали…

Погнали они коней к тому дворцу и вскоре оказались перед высокими медными воротами. Постучали рукоятью мечей. Показался стражник.

— Принимай гостей, честной народ! — крикнул Фэт-Фрумос.

— Почему не принять, коли вы люди добрые.

— Как же не добрые! Я Фэт-Фрумос, а малыша этого зовут Прикинделом. Доброго вам вечера!

— И вам того же!

— А чей это замок?

— Дафина-царя.

Тут прибежал слуга и сказал, что царь увидел путников из окна и зовёт их к себе погостить в замке три дня и три ночи.

— И рады были бы, да больше одной ночи не можем, — ответили гости.

Спешились витязи, вошли. Глядят и удивляются. Сад перед дворцом вроде бы и на сад не похож. Цветы стоят грустные, головки склонили к земле, птицы еле-еле попискивают, на ветках съёжились. Повсюду такая печаль и уныние, словно в доме кто умер.

— Что это с цветами да с птицами приключилось? — удивлялся Прикиндел. — Отчего они такие печальные?

— Войдём в дом, там, наверное, всё узнаем, — ответил Фэт-Фрумос, который и сам ничего не понимал.

Дафин-царь с молодой женой своей Кирой Киралиной уже поджидал их на мраморных ступенях дворца. Ласково обняли они гостей, приветили их как могли, но глаза у них были грустные-грустные, да и голоса звучали невесело.

— Добро пожаловать, Фэт-Фрумос, — молвил царь. — Мы ещё издали тебя узнали по посадке молодецкой, по коню богатырскому. Входи в наш дом, утоли голод и жажду, отдохни с товарищем своим Прикинделом, о чьих доблестях мы тоже немало наслышаны…

Гости вошли в замок. Царские слуги отвели их в баню и принесли им новую одежду: старая-то поизносилась, Кусты и колючки лесные порядком её истрепали. На могучие плечи Фэт-Фрумоса Дафин-царь повелел накинуть поверх золотого нагрудника с изображением солнца плащ с вытканным на нём цветущим лугом, а Фэт-Фрумос преподнёс царю свой, на котором серебряными нитками было вышито небо в звёздах да месяц-рогаль.

Потом гостей пригласили к столу и стали потчевать их разными яствами. Да только веселья настоящего в трапезной не было. А если кто и смеялся, так будто сквозь слёзы.

Когда пир кончился, стал было Фэт-Фрумос рассказывать хозяевам о своих приключениях, о подвигах Прикиндела, но вдруг увидел в нише стены каменного человека с грустными глазами и с лицом, похожим на Дафина-царя. Заметил царь, на что смотрит Фэт-Фрумос, и закручинился пуще прежнего, а за ним и Кира Киралина.

Фэт-Фрумос притворился, будто ничего не заметил. Не в его привычках в чужие дела вмешиваться, коли о том его не просят, да только Дафин-царь и сам уже решил поведать гостям свою тайну. Может, на сердце легче станет.

— Вижу, вы заметили этого каменного витязя, — сказал он. — Так знайте же, что был он когда-то живым человеком и в камень обратился по моей вине. Это мой молочный брат Афин. Был он мне верным другом, делил со мной и горести и радости, спас от множества бед. Без него не видать бы нам с Кирой Киралиной счастья. Но я, жестокосердный, поверил наветчикам, которые донесли мне, что он входил украдкой в покои царицы, хотел унести сокровища, привезённые мной из Страны Закатного Солнца. И напал на меня неистовый гнев. Велел я схватить его и тут же отрубить повинную голову. А бедный Афин лишь об одном попросил меня: дозволить ему сказать перед смертью последнее слово.

«Пресветлый царь, — начал он, — прежде чем я умру, я хочу, чтобы ты узнал всю правду. Верно, я пробрался в покои нашей государыни Киры Киралины, но не затем, чтобы унести сокровища, а чтобы спасти ей жизнь. Послушай же мой рассказ, а как только я его закончу, свершится проклятие:

Кто услышит,

Кто другому перескажет,

Камнем бездыханным ляжет…

Не хочу я, чтобы ты повинен был в моей смерти. Лучше сам, открыв тебе тайну, усну вечным сном».

Я дозволил ему говорить. Тогда Афин вошёл в эту нишу, где вы теперь его видите, начал свой рассказ, и вот что поведал.