Восьмая муза

— Теперь я буду платить жалованье. Предостаточно буду платить, ежели вы будете честно работать.

Наборшики озадаченно переглядывались.

— Это у вас в Петербурге все щеголихи да щеголи, а у нас в Москве люди работящие, — важно сказал пожилой.

— Жизнь в Петербурге веселая: все балы, сказывают, да фейерверки. Отчего ж ты уехал оттуда? — вопрошал чернявый.

— Близ царя — близ смерти, Иванович.

В типографии стало тихо.

Семен Никифорович Кольчугин приходил обычно по понедельникам. «В понедельник толкнешься сильнее — всю неделю летишь». От лавки до дома Новикова на Никольской — два шага, и поутру в восемь часов Кольчугин уже тряс колокольчик на крыльце. Николай Иванович обычно сам открывал ему; ждал вестей от бойкого купца.

Допрашивал Новиков с пристрастием: интересуются ли покупатели философскими книгами (а чтобы знал лучше купец, чем торгует, Николай Иванович рассказывал ему об Аристотеле, Платоне, Сократе); хорошо ли пошли «Собрание разных забавных и веселых историй», «Поваренные записки», «Опыт о свойствах, разуме женщин в разных веках»; какие шрифты больше нравятся читателю: крупные или мелкие (крупным шрифтом многие книги в тиснении запущены); не предлагает ли Кольчугин студентам букварь, а ямщикам «Правила пиитические» (на прошлой неделе произошел смешной случай: повез купец в монастырь к монахам «Нравоучительное рассуждение о супружеских должностях»). Кольчугин покряхтывал от упоминания о досадном происшествии, но слушал советы покорно: издатель не притеснял его ценой. Потому и соглашался на торговлю книгами, по мнению Кольчугина, обременительными и скучными: словарями, грамматиками, учебниками.

После ухода купца Новиков садился за почту. Писем было много. Писали друзья-мартинисты, книготорговцы, брат из Авдотьина.

С нетерпением вскрыл конверт от Кутузова из Петербурга. Вздрогнул от неожиданности. Весть была удивительная.

Кутузов сообщал о возвращении из-за границы великого князя и наследника Павла Петровича и о том, что немецкие масоны приняли великого князя в свою ложу.

Новиков в волнении заходил по комнате: как! Наследник тоже влечется к их братству? К тем, кто хочет усовершенствовать род человеческий! Сколько же может сделать добра человек, наделенный властью! Как помочь людям! Недаром в московских ложах пели гимн про Павла: «Украшенный венцом, ты будешь нам отцом!» Потом с досадой махнул: надо ли надеяться на властительных отцов?

Но письмо продолжало волновать. Кутузов сообщал далее, что слухи о масонстве наследника дошли до государыни и что она очень рассерчала. Александру Борисовичу Куракину, спутнику Павла, она указала отправиться в свою пензенскую деревню, а сына побранила и лишила всяких денег. Он уехал в Гатчину и сидит теперь там взаперти, всем жалуясь на мать. Государыня называет мартинистов «мартышками» и пишет про масонов комедию «Обманщик». А высмеивает в той комедии заезжего мошенника, мага и колдуна, иностранца графа Калиостро, которого тоже считает мартинистом.

Николай Иванович опять забеспокоился. Ну какой же мартинист граф Калиостро? Жулик, маг, вызывающий духов. Приехал в Россию, назвался полковником испанской службы и морочил голову людям, пока не выдворили его за границу. Что общего у него с мартинистами-розенкрейцерами, которые жаждут деятельного добра? Ничего. Простые дела должны делать масоны: распространять книги, учить детей, помогать больным и нуждающимся.

Жаль, что государыня, которая столькими благами одарила Россию, так предубеждена против масонства. Отчего же сие? Неужто боится подстрекательства немцев? Всюду ей видятся их коварные интриги.

После Пугачева у матушки характер стал портиться. И то понять можно: такой разбойник кого хочешь напугает, а тут тень убитого царя Петра Федоровича привиделась.

Он спрятал письмо в стол. Пора было идти в типографию. От тревожных мыслей типография — лучшее лекарство. Стоило ему войти в комнаты над Воскресенскими воротами, вдохнуть крепкий запах типографской краски и бумаги, увидеть стопки новорожденных книг в скрипящих переплетах — с души слетала тяжесть.

В хозяйстве теперь порядок. Наборные кассы полны литер: прямых и курсивных, русских и латинских, английских и греческих. На десять пудов металлу для литер. Станы, рамы, верстатки, прессы отлажены, как пушки у артиллеристов. В словолитне стоят новые формы для изготовления литер на разные азбуки.

А главное — рабочие не пьянствуют, трудятся с охотой. За год выпустили столько книг, сколько их университетская типография не отпечатала со дня своего основания.

Протоиерей кремлевского Архангельского собора Алексеев шипит. «Благородный дворянин купцом стал». Князь Щербатов одобряет: «Благородство и в торговле сохранять можно».

После типографии Николай Иванович отправляется на Мясницкую. Там в переулке возле Меньшиковой баш ни небольшая потаенная типография, где на одном стайке печатаются некоторые масонские книги. Печатаются скрытно, чтобы не вызвать гнева духовенства…

В том же доме навещает Николай Иванович и Карамзина, который приглашен редактировать «Детское чтение для сердца и разума».