Восьмая муза

Обход своего издательского хозяйства Новиков завершает посещением особняка Татищева на Мясницкой. Там к вечеру собирается Дружеское ученое общество.

Комнаты особняка бурлят. Николай Иванович особенно любит эти минуты, предшествующие торжественным заседаниям. Свободно и легко вьется мысль, тепла и стремительна дружеская шутка.

— Помните, у Платона? — слышно справа. — Человеческий род не освободится от зла, покуда поколение истинных философов не придет к власти в государстве.

— Или властители, возглавляющие государство, не станут жить как истинные философы. Но где взять истинных философов?

— А Фалалей? — с улыбкой замечает Николай Иванович, подходя.

— Философ Фалалей, пока не видит голубей!

— Не смейтесь! Подождите год-два, и из нашей семинарии, из университета выйдут истинные философы.

В другой группе рассуждают об Америке.

— Генерал Вашингтон одолел англичан… Теперь Штаты будут независимы.

— То-то французы ликуют.

А здесь говорят потише: придворные новости.

— Царевич Павел просился на войну. Государыня не отпустила.

— Она унижает его на каждом шагу.

Семен Иванович Гамалея трогает Новикова за рукав. Он приготовил переводы с восточных языков и нетерпеливо ждет мнения издателя.

Татищев звонит в колокольчик. Заседание Дружеского ученого общества начинается. Сегодня оно необычно. Сегодня не будет ни научных докладов, ни чтения од или поэм. Николай Иванович поднимается, чуть сцепив пальцы, чтобы не дрожали от волнения.

— Друзья! Наступил великий день. Вы знаете об указе императрицы, по которому дозволяется заводить вольные типографии. Отныне вольное слово и просвещение чистым потоком разольются по всему государству Российскому! Никаких преград для мысли человеческой! Благодетельны деяния Екатерины премудрой, слава ей пребудет вечная!

Аплодисменты на миг заглушили его речь.

— В Москве издается много книг. Но их можно издавать в десять раз больше. Если мы объединим свои капиталы и создадим Типографическую компанию, то наши читатели получат книг вдоволь, Будем издавать «Детское чтение» с помощью Николая Михайловича Карамзина, экономические книги и журналы трудами Андрея Тимофеевича Болотова, учебники, переводы с французского и немецкого, с восточных языков, книги духовного содержания, романы, пиесы, поэмы. Дружеское общество тому опора. Я предлагаю объединить усилия. Есть и помещение для сего дела — большой дом графа Гендрикова у Спасских ворот, уж я приценялся.

— Жертвую на святое дело, — громко сказал купец Походяшин.

Все заговорили, зашумели. Лопухин вскочил с места.

— Даю двадцать тысяч! — крикнул он.

— Спокойно, господа! Пусть каждый выскажется. — Татищев позвонил в колокольчик.

Новиков сияющим взглядом обводил друзей.

Типографическая компания составилась четырнадцатью членами. Новиков передал компании книг на 80 тысяч рублей. В доме близ Сухаревой башни у Спасских ворот начали работать печатные машины.

Хлопот у Николая Ивановича прибавилось. Дня не хватало. Александра Егоровна ворчала; «Не я тебе жена, а Типографическая компания. И дети твои — литеры, матрицы и как их… пунсоны, а не наши Ваня да Варя». Николай Иванович прижимал руки к груди: «Сашенька, голубчик, не сердись. Дело надо сдвинуть. Тогда и детьми смогу больше заниматься». — «Тебе пунсоны дороже нас», — возражала Александра Егоровна. «Ну что ты говоришь!» — ужасался Николай Иванович. «Да, дороже… А кстати, что это такое?» И совсем было уже убитый Николай Иванович воскресал, обрадованно кидался объяснять, что пунсоны — это металлические приспособления для печати и что они никакие могут быть дороже Вани или Вари.

Супруги мирились, и Николай Иванович, несколько успокоенный, мчался в книжную лавку у Никольских ворот, или типографию, или усаживался читать свежие оттиски газеты «Московские ведомости».

Беду принес вездесущий Ляхницкий. Ворвавшись в кабинет Новикова, он с порога закричал:

— Здравствуй, господин купец! Какова торговля?

— Помаленьку.

— Всю Россию книгами завалил помаленьку! Раньше в Москве — благодать божья: люди гуляли, ни о чем не думали. А теперь суета: на каждом углу книжная лавка, и все бегают с вытаращенными глазами: что издает Новиков? Дожили: извозчики читают «Московские ведомости»! Что ты сделал, Николаша, с народом, нашим добрым, смирным народом! Знал я, что ты отчаянный гвардеец, но что ты московским царем станешь — извини, не предполагал. Какую книгу ни возьмешь, все вензеля будто царские: N да N.

— Это знак предприятия.

— Как бы не сгорело твое предприятие. Самозванцев в Москве из пушек выстреливали. А такого, как ты, завоевателя на Руси еще не было. Недаром в Петербурге говорят, что ты сумасшедший, фанатик!

— В чем же мое безумие?

Ляхницкий вытянул из кармана сложенный лист «Московских ведомостей».

— Вот. — Он ткнул пальцем в статью «История ордена иезуитов».

— Ну что ж, поучительная история. Узнают читатели, как отцы церкви уходят от религиозных начал и становятся политиками и шпионами.

— Что? Что?

— Тебе не нравится слово. Хорошо, скажу так: мирские притязания иезуитов несообразны с духом монашеского братства. Они хотят устроить государство в государстве.