Восьмая муза

— Я буду в Павловске, великий князь там в одиночестве. Императрица не дает ему даже денег. Он в отчаянии, ему нужна помощь. Может быть, наша особенно.

Николай Иванович вздохнул и направился к полке с книгами. Он взял оттуда Арндта «Об истинном христианстве» и, открыв обложку, сделал на внутренней стороне почтительнейшую надпись.

Волосочесание началось с неприятности. Едва парикмахер распустил волосы государыни, послышался лай комнатных собачек и визг.

— Что это? — Императрица вскочила в тревоге. — Тезей кричит?

Она бросилась с распущенными волосами в соседнюю залу и увидела ужасное: Муфти, собачка ее секретаря Александра Васильевича Храповицкого, загнала в угол ее Тезея и впилась в него зубами. Государыня помертвела.

— Убрать мерзавку!

Но парикмахер нерешительно стоял с гребнем в руках.

Тогда она, схватив инкрустированную шкатулку, метнула ее в Муфти. Шкатулка, не задев собаку, ударилась об пол и разбилась. Из нее выкатился кусочек дерева. Муфти, поняв наконец, что монарший гнев ни перед чем не остановится, обратилась в бегство.

Государыня нагнулась, но подняла не искалеченную шкатулку, а темный невзрачный кусок дерева, выпавший из нее. Это был кусок Ноева ковчега, найденный на горе Арарат.

— Ах я сумасшедшая, вздорная баба, — пробормотала Екатерина, с беспокойством разглядывая, не треснула ли реликвия. Опа пошла к себе, задумчиво склонившись над кусочком дерева — свидетелем всей истории человечества, бережно положила его перед зеркалом. Она откинулась в кресле, закрыла глаза, отдаваясь вполне одному из самых приятных занятий в своей жизни — волосочесанию.

— М.ы уйдем из мира, а легенда будет жить вечно, как живет это библейское дерево, — говорила она, прислушиваясь к треску гребня.

Парикмахер-француз с покровительственным видом отвечал:

— Прекрасную легенду создают прекрасные люди.

Вошел Александр Васильевич Храповицкий, ее секретарь, с видом покаянным.

— Ах, Александр Васильевич, оказывается, твоя собачка сильнее моей.

Храповицкий вздохнул с облегчением: гнев уже не звучал в голосе Екатерины.

— Муфти, случается, ведет себя совершенно невоспитанно.

— Я недовольна своим Тезеем, он не мог дать отпор нахалу.

— Я накажу Муфти, оставлю его без пирожных.

— Нет, это жестоко.

Она снова прикрыла глаза.

— Что пишут из Москвы?

— Протоиерей Алексеев сообщает. — Храповицкий вытянул из папки конверт.

— Что же? — В ее голосе послышалось напряжение.

— Известный вам издатель продолжает выпускать книги, наполненные новым расколом.

— Книги, поносящие иезуитов, отобраны у пего?

— Отобраны, ваше величество. Но он выпускает иные, содержащие нелепые умствования и колобродства. Сообщено также, что на днях у него побывал архитектор Баженов и просил книг для известной особы.

— Баженов? Ах злой упрямец!

Она вспомнила уныло-злобный взгляд сына, который, видимо, не может ей простить гибели отца, словно опа виновата в его смерти. И вот теперь эта игра с Баженовым, с масонами, от которых нити тянутся в ненавистный Берлин, в нелюбезную сердцу Германию, где она, юная принцесса Цербтская, пребывала в полном ничтожестве.

Она вздохнула и достала из конверта письмо с доносом протоиерея Алексеева. Из алексеевских каракулей раздражающе выплыло имя Новикова. Фанатик… Ничему не поддается, ничему не научается. Уж как она его ласково поучала во «Всякой всячине», а он упрямо гнул свое. Теперь распространяются зловредные книги, и Баженов заигрывает с цесаревичем…

— Покойный князь Григорий Орлов, — заговорила государыня, — приметя иногда злоупотребление, спрашивал, не клонится ли сие к упадку империи. Я отвечала ему: «Из хлева выпущенные телята скачут, прыгают, случается, и ногу сломят, но после успокоятся, перестанут скакать, и, таким образом, все войдет в порядок…» Телята подросли. Что же делать, если иной бычок не слушается, бодается?

— Надо подрезать рога, — заметил парикмахер.

— Как я, слабая женщина, буду резать рога быку? — смеясь, она отмахивалась.

Прическа была сделана. Императрица, чувствуя себя обновленной, подтянулась, принимая строгий, деловитый вид.

Француз удалился, и Храповицкий приготовился записывать.

— Указ Главнокомандующему в Москве, — продиктовала Екатерина. — В рассуждении, что из типографии Новикова выходят многие странные книги, произвести опись им и донести о том нам. А также отослать оную опись с книгами к его преосвященству митрополиту, чтобы испытать Новикова в законе нашем, чтобы распознать, не содержатся ли в сих книгах нелепые умствования и колобродства.

Государыня поднялась с кресла и стала ходить по комнате.

— Указ второй: митрополиту Платону. Ваше преосвященство, получа оную опись и книги, призовите к себе помянутого Новикова и испытайте его в законе нашем. Нужно, чтобы его книги, Новикова, и прочих вольных типографий выходили не иначе, как прошедши цензуру. Определите одного или двух особ духовных для сей цензуры, чтобы выяснить, коим образом в книги сии могли вкрасться нелепые толкования и раскол…

Государыня походила еще по комнате и, подумав, сказала: