Восьмая муза

— Полагаю, главная причина колобродству есть гнилой ветер, из Франции дующий. Варвары французы повсюду рассеялись, яд франкмасонства повсюду проник…

После ухода Храповицкого государыня велела пригласить наследника.

Павел Петрович явился только через час. Он остановился на пороге, нервно дергая пуговицу на камзоле.

— Что угодно, ваше величество?

— Мне угодно, ваше высочество, чтобы вы подошли ближе.

— Мне удобнее здесь, у стены. Она меня поддерживает, я ослаб. Кроме стен, меня здесь никто не поддерживает! — быстро проговорил Павел, и глаза его наполнились слезами.

— Ослабли, — удивленно протянула императрица. — Но от чего же вы ослабли, ваше высочество?

— От голода, ваше величество, — наследник возвысил голос. — От голода! У меня совсем нет денег. Меня морят здесь как таракана.

— Тише, ваше высочество. Зачем вы так кричите? — нежно произнесла Екатерина. — Вы же знаете, в казне нет денег. Наше государство очень нуждается. Я сегодня тоже пила только кофе и съела крошечную булочку. И боле ничего.

— Ах, зачем вы меня мучаете? — с грустью сказал Павел.

Его искренность несколько смутила императрицу.

— Ну полно, сядьте, — сказала она просительно.

Павел сел, но в отдалении.

— Отвечайте на один вопрос: отчего вы дружите с Баженовым? Чтобы мне досадить?

Павел вздрогнул.

— Он великий художник. Я чту его как мастера.

— И этот мастер не мог построить дельного дворца в Царицыне. Нагромоздил бог знает что… Ну хорошо, не будем спорить о зодчестве, будем говорить о вас.

— Обо мне?

— Да, о вас и о… масонах.

— Я ничего не имею общего с ними.

— А вспомните заграничную поездку?

Павел потупился.

— Но я не буду терзать ваше чувствительное сердце. Кто старое помянет, тому кривым ходить. Но отчего вас так тянет к московским мартышкам?

— Я их не видел и не знаю.

— И поэтому хотите познакомиться и просите книг. Причем зловредных книг…

— Вздор!

— Однако, ваше высочество, вы грубиян! Этого я за вами раньше не замечала.

— Простите, но я так говорю не о ваших словах, а о вздорных слухах, которыми пачкают мое чистое имя.

— Слухи? А это что?

Она протянула Павлу донесение Алексеева. Павел схватил бумагу и, отбежав в угол, стал читать.

— A-а! «Покорнейший слуга»! Он так подписался. Этому вашему покорнейшему слуге только справляться, почем провизия на рынке.

— Вы все мечтаете о провизии, — сухо заметила Екатерина.

— Этот покорнейший слуга собирает сплетни насчет преследуемой секты масонов, о которой ровно ничего не понимает.

— Я согласна, вы понимаете больше.

Павел понял, что сказал лишнее, и начал неловко оправдываться:

— Я тоже не понимаю. Нет, плохо понимаю. Но я хочу знать, чему они учат, что такое истинные христиане. Разве я не имею права? Я не имею права есть, я не имею права думать!

— Это истерика от голода. Идите, вас накормят, — прервала она крик наследника.

Павел сжался и выбежал за дверь.

В тот же день он умчался в Павловск, приказав при везти туда Баженова: здесь можно было разговаривать спокойно, не боясь нескромных ушей.

Баженов явился в назначенное время.

— Вот книги, забери их! — закричал Павел, указывая на стопку книг. — Я тебя спрашивал, нет ли в них чего худого. Ты клялся мне, что нет. Ты обманул меня.

— Ваше высочество, я не мошенник и убежден, что…

— Молчи, молчи… Книги-то зловредные, государыня мне все разъяснила.

— А бывают ли зловредные книги? — печально спросил Баженов.

— Выходит, ты не согласен с государыней? Вот удалец! — иронически закричал Павел и внезапно остановился. — Ну ничего, я тебя за это люблю! Ты только один умеешь не соглашаться с монархом. Один! Все холопы, ползают на коленях: и Потемкин, и Безбородко, и Орловы!

— Нет, не все рабы! Есть славные люди в Москве…

— Нет, нет! Ты рта не разевай об них говорить! Я тебя люблю и принимаю как художника, а не как мартиниста. Об них не смей говорить!

Баженов замолк.

— А может, они тебя обманывают? Как тогда? А ты меня ненароком обманываешь. Ведь Калиостро всех обманывал!

— Ваше высочество! Ни я, ни Новиков с Калиостро знакомы не были. В Москве…

— Не разевай рта! Не разевай! Я ж тебе сказал, Баженов помрачнел.

— Ну бог с вами, — сказал Павел после паузы. — Живите смирно. Государыне ведь тоже трудно, это надо понимать. На ее плечах Россия.

Баженов молчал.

— Ты не молчи! Отвечай! Будешь жить смирно?

— Смирно живут мыши, ваше высочество!

— Вот ты мне грубишь, а я не обижаюсь. Я тебя люблю. — Павел вдруг наклонился к Баженову, шепча: — Я и тех люблю… мартышек.

Он вскочил и побежал к двери. Обернулся.

— Им письмо напиши, как и что… И приезжай ко мне в гости, не то обижусь.

Тем же вечером Баженов написал обо всем Новикову.

Вслед за императорским фельдъегерем, везущим высочайшие указы, по дороге из Петербурга в Москву мчалась почтовая повозка, в которой летели приветы Павла Петровича московским масонам.

После посещения больного наборщика, которого Новиков лечил травами, пришлось ехать к митрополиту: приглашал к себе.

Николай Иванович так и вошел в митрополичьи палаты в пыльной дорожной одежде, с сумкой, где лежали заветные травы.

Платон, тяжелый, спокойный, оглядел его внимательно и, что-то решив про себя, не торопясь благословил.