Восьмая муза

— Ах, вот как, — Безбородко уселся на диванчике и подтянул сползшие чулки. Сверкнули брильянты на туфлях. Граф задумчиво почесал ногу. — Ну что ж, в чем препятствие? Издавай свои книги, если тебе нравится. Каждый волен это делать, ведь типографии вольные — сама государыня на это указала.

— Но типографии и лавки опечатаны.

— Пустяки. Сейчас мы твоему горю поможем. Ведь ты честный человек, Новиков?

Николай Иванович смутился.

— Я всегда считал себя честным человеком. Но имя мое очернили нелепыми слухами.

— А… — Безбородко махнул рукой и позвонил в колокольчик.

Вошел писарь с чернильницей и бумагами.

— Пиши!

Граф отставил ногу, и чулок снова сполз, Он подтянул его и, стоя так, изогнувшись, быстро перечислил по памяти:

— «О заблуждениях и истине», «Апология, или Защищение вольных каменщиков», «Братские увещевания», «Хризомандер. Аллегорическая и сатирическая повесть», «Карманная книжка», «Парацельса химическая псалтирь» — вот шесть. Масонская чепуха, про эти книги и думать забудь!

Безбородко взглянул на ошарашенного издателя хитрыми, свиными глазками.

— А остальное пожалуйста! Хоть дьявольскую грамоту… Впрочем, ее не советую издавать.

— Благодарю вас, ваше сиятельство. Я буду издавать прежде всего несомнительные книги: азбуки, грамматики, лексиконы, географические книги, сказки…

— Я сказал: завтра получишь список с наименованиями книг предосудительных. Послезавтра начинай работу. Все. И не мешай мне предаваться искусству…

Граф, потрепав Новикова по плечу, устремился в комнаты, откуда звучала музыка.

Снова гремели станки, и возы, полные книг, покидали типографский склад.

Безостановочное движение машин, запах кожаных переплетов, крики извозчиков были лучшим лекарством для Новикова. Он успокоился и до ночи просиживал над рукописями. Жизнь покатилась по привычной колее.

Год прошел спокойно. Однажды весной, подъезжая к Спасским воротам, Новиков увидел Алексеева. Заметив врага, протоиерей бросился прочь по Садовой.

В тревоге Николай Иванович пошел на склад и остановился от неожиданности. Посреди двора горел костер, в который чиновник из губернской канцелярии бросал книги. Маленький капрал метался между костром и складом, хватая полицейских за рукава.

— Извините, господин Новиков, за небольшую неприятность, — вежливо поклонился чиновник, — но согласно указаниям графа Безбородко мы изъяли некоторые книги для вашего и нашего спокойствия. Странно, что мы обнаружили их… Ведь граф говорил вам…

— Эти книги лежали на складе. Они не распространялись.

— Теперь уж точно не будут распространяться, — с улыбкой возразил чиновник.

Облесимов был как в лихорадке. Он отталкивал жандарма от дверей склада, бил его ключами, плакал.

— Оставь, — сказал ему Новиков, — пусть роются.

— Ведь мы не варвары какие, — заметил чиновник, — только шесть названий. Для вашего и нашего спокойствия.

Новиков взял маленького капрала под руку и увел в дом.

Старик занемог. Он дрожал и, рыдая, просил прощения:

— Не доглядел, пес ничтожный. Дьявол попутал, открыл им склад. Ах горе! Знал бы, нипочем не пустил. Господи, за что же?!

— Не убивайся. Может, оно к лучшему.

Но Облесимов не мог успокоиться. Вечером он вдруг потерял сознание, начал бредить. Новиков не отходил от постели. Доктор Багрянский пустил больному кровь, но ничего не помогало: к утру капрал скончался.

После похорон Николай Иванович распорядился заложить лошадей. Филипп не спрашивал, куда ехать, и они стали кружить по Москве.

Тихо ступали лошади; Филипп молчал присмирев; темнели безглазые, закрытые ставнями дома Замоскворечья; будочники угрюмо провожали глазами коляску; на улицах редко попадались прохожие; глухо за заборами лаяли собаки. Город, столь радостно встретивший после Петербурга, теперь казался враждебным.

— Езжай к Щербатову.

У Щербатовых долго не открывали, и лакей все допытывался, по какому делу, и открыл только тогда, когда Николай Иванович, осердясь, закричал, что пожалуется на него князю.

— Нету князя, — угрюмо объяснил он.

— Не ври. Коль в окнах горят старинные свечи из желтого воску, князь дома. Княгиня ставит нынешние, белые…

Лакей охнул от догадки и сокрушенно сказал;

— В саду гуляет.

Николай Иванович отыскал князя в отдаленном углу сада. Увидев гостя, Щербатов метнулся за дерево, что-то прикрывая полой халата.

— Ах это вы! — пробормотал князь.

Он опустил предмет, который прятал, на землю рядом с вырытой под деревом ямкой. Это был маленький железный ящичек.

— Вот истина, которую я зарываю, — торжественно сказал Щербатов.

— Михаил Михайлович, не убивайте меня загадками. Я уж и так еле живой.

Щербатов опустился на колени, раскрыл ящик и достал оттуда стопку скрепленных бумаг.