Восьмая муза

Услышав позади смех, майор Жевахов оглянулся. Гусары, разомлев от свежего весеннего воздуха, от долгой езды по раскисшей апрельской земле, болтали и пересмеивались.

— А ну! — грозно прикрикнул Жевахов.

С бугра открылось Авдотьино. Церковь незащищенно белела посреди деревни. Жевахов поправил саблю и потрогал пистолет. Гусары лениво, с усмешкой повторили его движения.

Майор отъехал в сторону, пропуская отряд. Сзади тащилась кибитка, которая постоянно застревала в грязи, несмотря на то, что она была пуста и только ждала своего пассажира.

Нехудо бы отложить арестование до того, как подсохнут дороги. Жевахов намекнул об этом Прозоровскому. Но Прозоровский и слышать не хотел. Глаза стеклянные, твердит: «Опаснейший преступник. Государыня самолично следит… Взять немедленно…» Только и отложил вылазку на один день, ибо 22 апреля день рождения императрицы.

Жевахов хлестнул коня и проскакал снова вперед. Гусары посерьезнели, почуяв приближение дела.

Деревенские высыпали из домов, увидев чудо.

— Прочь! По местам!.. — закричал Жевахов, проводя рукой как бы невидимую черту, за которую нельзя было преступать. Мужики попятились, но назад не пошли, стали стеной.

Жевахов покрутился на коне перед крыльцом, но барский дом как будто обезлюдел, лишь чье-то лицо неясно мелькнуло в окне. Майор неохотно спрыгнул с коня, сразу потерял свое кавалерийское великолепие, став низким, кривоногим, и, видимо, ощущая это, снова злобно закричал на крестьян:

— Я сказал, по домам!

Стена осталась стоять недвижимо. Гусары медленно спешивались. Мужики тихо переговаривались.

— За что ж на Николая Ивановича да такая армия?

— Золото, сказывают, делал.

— Ну!..

— Хлеб-то нам на какие деньги покупал?

— Ему, бают, один заводчик отвалил полмиллиона.

— Больно ты много знаешь — заводчик… Золото к нему в слитках возили, и он его в червонцы переделывал. Машина у него такая есть, чтобы монеты чеканить.

— А ты видел?

— Ее не увидишь. Как к нему с обыском, он ее на цепь и в речку, на самую глубину.

— Врешь «вес… В Северке не спрячешь.

— А ты послушай, что старшие говорят. Когда слитков у него не хватает, он золото из моркови гонит, а серебро из редьки.

— Ну-у… — мужики качали головами. — Николай Иванович умелец.

— Врешь все, — опять начал молодой парень. — И вовсе не оттого у Николая Ивановича денег много.

— А отчего?

— Книжками торговал…

— Книжками! Да разве от них разбогатеешь, ха-ха!

Мужики посмеялись с удовольствием, парень был посрамлен. Через час па крыльце появился Николай Иванович, поддерживаемый Багряиским. Сделав несколько шагов, Новиков повернулся к окнам. И вдруг раздался дикий крик. Из дверей выскочили неодетые мальчик и девочка с отчаянным плачем. Гусары перегородили им дорогу, и мальчик, споткнувшись, забился в судорогах на земле. Девочка вцепилась в рукав стража, рвалась и царапалась.

— Доктор! Возьмите их! Ради бога, останьтесь, умоляю! — кричал Николай Иванович.

Багрянский подбежал к мальчику. Гамалея уже хлопотал над девочкой. Гусары толпились в растерянности.

— Уберите детей! — хрипло скомандовал Жевахов.

Детей унесли в дом. Николай Иванович торопливо пошел к кибитке. Около нее он на минуту задержался и поклонился людям. Бабы завыли.

— Пошел! — приказал Жевахов кучеру.

Гусары прыгали в седла.

Кибитка шла по грязи медленно, и отряд сразу растянулся. На бугре Жевахов оглянулся на деревню, сиротливо прижавшуюся к церковке, и выругался сквозь зубы.

— Что? — не расслышал ехавший поблизости гусар.

— Я говорю, князь — скотина! Снаряжать нас, чтобы привезти старичонка скрюченного? Достаточно было послать десятского или будочника. Ах скотина!

— Высокая честь, — отозвался гусар.

Толпа мужиков около барского дома в Авдотьине рассеялась. Все в деревне примолкло.

Лишь около церкви толковали два мужика. Один был из Авдотьина, другой — из Заворова, но соседству.

— За что вашего барина арестовали?

— Сказывают, искал другого бога.

— Так он виноват. Что лучше-то русского бога?

Отряд двигался в молчании. Густели сумерки, и до Москвы гусары добрались ночью. Жевахов был рад, что никто из знакомых не видел его в таком деле.

После нескольких дней допроса Новикова князь Прозоровский, устав от борьбы с «тонким плутом», «человеком лукавым и коварным», «все скрывающим», послал донесение императрице с просьбой о помощи, ибо никто не может так распутать злодейские плутни, как тайный советник Степан Иванович Шешковский.

Через две недели возок с преступником, сопровождаемый гусарами под командованием майора Жевахова, отправился кружным путем через Владимир, Ярославль, Тихвин в Петербург, для допроса к Шешковскому в тайной экспедиции.

Они стояли на берегу Невы и ждали лодку. Ласково сияло северное небо, белая ночь была точно такой же, как и тридцать лет назад, когда он, преисполненный счастливых надежд, находился на часах у казарм Измайловского полка. Но теперь перед ним сумрачно темнела Шлиссельбургская крепость, грузно навалившись на остров посреди реки, заслоняя собой Ладогу.