Воспоминания

Были и в церквях, в «демидовской», с памятником основателю, с пушкой, в новодельном кафедральном соборе с умелыми росписями «под Васнецова». Кстати, везде, где останавливались перекусить или пообедать поплотнее, кормили вкусно, лучше, чем в Европе. Нагруженные пряниками и пастилой, мы возвращались, довольные, в Москву.

Вскоре из Саратова приехала Наташа Якунина, главный хранитель Радищевского Саратовского музея, подписать договор на выставку работ Кузнецова П. В. из нашего собрания. У нас их три, одна другой раритетнее, особенно один из эскизов к «Голубому фонтану», шедевру художника времен «Голубой розы». «Павел великолепный» – так немного вычурно, но броско называлась предстоящая выставка. Заодно обсудили сроки и условия экспонирования наших «шестидесятников» и в Саратове и по области.

В тот же день прибыла с выставки в Русском музее картина Шварцмана, и мы узнали о смерти его вдовы Ираиды (Ирины) Александровны, не дожившей двух месяцев до девяностолетия. Незадолго до этого она мне звонила, интересовалась вышедшей книгой «Коллекционеры». Не удалось передать. Светлая и преданная была у Михаила Матвеевича жена.

Осень этого года выдалась нелегкой для меня. Частые простуды, лечение после Родоса ног, сердечная недостаточность, что-то с почками, вот и бегал по врачам, что не любил с детства, белые халаты всегда наводили ужас. В Химках в честь основателя картинной галереи С. Н. Горшина отмечали его стодесятилетие – пришлось ехать, человек был незаурядный, уважаемый в коллекционном мире, да еще и стихи писал. Показал я слайды из других коллекций, рассказал о встречах. Из Музея импрессионизма должны были прислать на полдня фотографа для съемки наших работ – это я совсем не любил. Наседали галерейщики – прочитать лекции, посмотреть работы. Так можно было забыть о дне рождения первой внучки Верочки, ей было уже одиннадцать, а я вспоминал стих, написанный в день ее рождения, ласковый и добрый. Теперь она жила в ненавистной мне стране.

А у нас уже опадали листья каштанов и кленов, на даче я жег листву, отгонял от костра Фаби, чтобы ее пушистый лисий хвост не вспыхнул, смотрел шедшие друг за другом фильмы о «Роллинг Стоунз» и «Битлз» по вечерам, привередничал с Мариной. Через день мы были с ней на вернисаже в ГМИИ на выставке «парижской штучки» баронессы Эттинген – пестро, картины, ткани, вазы, работы друзей и знакомых: Пикассо, Леже:, Сюрважа, Фере. Немного «высокого», доля «китча», публика довольна.

На свой вечер в галерее «Романов», посвященной Ларионову, со стихами и фильмом о нем, Фомин, арендатор помещения, счел долгом никого особенно не созывать. Вскоре мы с ним расстались – ленив, хитер, неумен. Еще одна неприятность ожидала меня, на сей раз с выходом книги «Коллекционеры». Оказалось, что за каждое воспроизведение в печати работы авторов, со дня смерти которых не прошло семидесяти лет, надо платить им или наследникам немалую сумму, произвольно начисляемую новой организацией по авторским правам (вместо ВААПа). Издательству – я как бы ни при чем – выставили счет на полмиллиона. Пришлось улаживать, помогла Лариса Назарова, бывший вице-президент Российского фонда культуры. Расходы с издательством разделили пополам – не наказывать же нерасторопных издателей.

Так суета съедала дни. С утра стихи, почти ежедневно. Молитвы, бассейн, если здоров (из-за ноги ходил редко), поликлиника с врачами. Звонки, вернисажи или осмотры выставок. Редкие встречи, внуки. Чтение книг, писание автобиографии. Телевидение, сон. На Покров выпал кленовый ковер на даче, проснулся рано, «пошел» стих – грустный, о себе, старости, сожалениях. Рано были в нашей Образцовской церкви времен Анны Иоанновны, всю службу сидел на скамеечке из-за больной ноги среди старушек и дряхлых мужичков, утренний стих был «в руку».

В середине месяца пришлось опять лететь в Лондон привычным маршрутом через Минск. Летел в «Боинге-737», сидеть было тесно, кормили плохо, но рядом оказалось свободное место – занял книгами и мелочами. Читал книгу английского художественного критика Берджера о художниках разных эпох, наблюдательно точную, эмоциональную, включающую и личные перипетии. А главное, переполненную сравнениями из истории мирового искусства. Печально, но ни Алпатов, ни Федоров-Давыдов, ни блистательный Эфрос полнотой таланта с ним сравниться не могли.

Лондон встретил меня очередной каверзой – движение автобусов по неизвестной причине было приостановлено. Чертыхаясь, с нелегким чемоданом, пришлось пройти пешком километра полтора, прежде чем отыскался подходящий маршрут. Зато отель предоставил номер на первом этаже – благо для больной ноги, в номере стояло аж три кровати, все необходимое, видимо, на туристский сезон. Среди суеты посещения аукционов – надо было разобраться с оплаченными, но не взятыми из хранения работами, налоговыми льготами при вывозе, отрадно было посещение совместной выставки Дж. Беллини – Мантеньи, близких по стилю мастеров, крайне важных для искусства Возрождения. Величественная застылость поз, камни как излюбленный мотив изображения, монументальность.