Воспоминания

Все персонажи Мантеньи пережили свой возраст, застыли в невероятно выкрученных ракурсах, как будто хотят встать с ног на голову, жестким цветом высечены из пространства. Беллини тоже населял камнями пространство своих композиций, дети на руках его мадонн не хотят просыпаться, но живопись его тоньше, воздух обволакивает фигуры, свет начинает искриться, всепро-никать, цвета корреспондируют друг с другом разнообразием оттенков. Недаром он олицетворяет родоначальника венецианского колоризма. Чудо светописи, чудо жизни рождается на ваших глазах. Золотоволосая Магдалина (там же Христос и Екатерина) с лицом боттичеллевским и абрисом Тициана. Портрет Мантеньи с голым плечом. Рисунок Мантеньи «Святой Иероним в скалах», по нему точь-в-точь живопись Беллини. В этом нелегком лондонском круговороте жить все-таки стоило.

Вечером, читая Берджера, получил авторитетное подтверждение своим впечатлениям. Стихи писались в этот день легко и часто, рядом был Норфолк-сквер, в нем по-будничному расположились на траве забулдыги, через них прыгали белки в поисках съестного, кто-то играл в огромные шахматы на площадке, кто-то в настольный теннис. На скамейке, которую англичане уподобляли поминальным плитам с надписью, в честь кого поставлено сие сооружение, иногда с добавлением стихотворной эпитафии, переругивалась, жестикулируя, итальянская семейка. Чем тебе не тема для стихосложения.

На следующий день, до завтрака, написав стих в пятнадцать строф и закупив все необходимое для упаковки своего «аукционного» товара, я уже сидел в любимом «Киото Гардене», сочинял, загорал, дремал. Белки, кролики, водяные курочки, павлины, голуби – и вдруг цапля села на березу над прудиком, расправила гордо крылья орлом, видимо, сушила перья. Ну и в каком городе в центре вы такое увидите? Ночью проснулся и полтора часа писал об этом стих. Перед отлетом сидел в парке Кенсингтон, и хотя он был близок, думал, не дойду – болела нога. Все это забылось вскоре же – утро было ранним, с розово-голубым рассветом, дымкой над лесом, серебристым туманом над травой и водой. Бронза каштанов, кристаллики изморози на яркой зелени травы. Утро Лоррена, которого на Западе называют Клод, у нас он Клод Лоррен, почти равнозначный Пуссену. Прощай, Лондон, и хотя вылет из Минска в Москву был в час ночи, приехал я умиротворенным.

В Москве была серая осень. С утра надо было идти по врачам, ждать их соблаговоления за свои же деньги. Диагноз – сердечная аритмия, прогрессирующая болезнь почек, «на подступе» диабет, больная нога. Жить не стоило. Хорошо, смыл горечь приговора вечерним концертом в новом зале Зарядья – Марина купила билет мне и Косте. Музыка Бетховена, «Элеонора», первый концерт в исполнении Лифшица – описать это невозможно, чудо композитора и исполнителя. Этюды Рахманинова и вариации на темы Паганини вызывали изумление техникой исполнения. Непостижимо. Говорят, Пикассо, когда его спросили, как определить гениальность произведения, ответил: «Если в нем есть тайна и вы не понимаете, как она поселилась». Не уверен в точности изложения.

Наш антикварный Салон, открывшийся в эти дни, показывал чудо идиотизма. Упорно не желая замечать спад антикварного рынка, начавшийся с 2008 года, обесценивший антиквариат минимум вдвое, цены на Салоне задирали выше, чем на предыдущем. Видимо, решили одними переменами ценников поднять стоимость залежалого товара. Миллион за работу третьесортного «бубновалетца», сто тысяч долларов за тиражную агитационную тарелку. На этом фоне выделялся качеством (не дешевизной) «Автопортрет» Федора Богородского, жесткий, с элементами кубизма. Художник, чью личность оценить однозначно нельзя, – друг авангардистов, чекист, доносчик, активный член АХРРа, одно время председатель МОСХа, – не польстил себе, отчеканив пороки живописью. Я долгие годы дружил с его сыном Митькой, бесшабашным, но способным художником кино, плейбоем и пьяницей, склонным к неимоверно коварным выдумкам, от которых девушки падали в обморок, а мужчины бросались с кулаками. Блеснул, обаял, напугал и сбежал. Ушел без следа, если не помнить чуднее название оформленного им фильма «Усатый нянь». Сам же Федор Богородский в сороковые годы, уже мэтром, стал брать уроки у нашего старейшего «голуборозовца» Николая Крымова, мастера тональной цветописи. Вот тебе и председатель оренбургского ВЧК и комиссар волжской флотилии Федор Богородский.