Поездка в Ростов радости не принесла. Подаренные Лобановым музею работы были заведомо фальшивы настолько, что не требовали экспертизы. Комментарии по этому поводу превращались в фарс. Домыслы высказывались запредельные. Некий мировой заговор с целью обесчестить русскую культуру в Нью-Васюках. А на деле простое жульничество, рассчитанное на невежд. Жалею, что ввязался в эту дискуссию, и особенно на телевидении.
Разочаровала, а кое-где привела в негодование и книга о Костаки – масса недостоверных сплетен, чуши, порой откровенной лжи. Не нуждается память Георгия Дионисовича в фальшивом сочувствии, возвеличивании того, к чему он пристрастен не был. Коллекционер номер один в послевоенной России по значению, он не был покладистым, ангелом, умел ужимать продавцов, хитрить и комбинировать, зарабатывать, в том числе и во имя пополнения коллекции, как и все мы. Был великодушен с «посвященными» и суров с «нечестивыми». Более, чем многие из нас.
Лекция в галерее «Веллум» о синтезе искусств, вполне уместная под выставку «Щусев – Чернихов», двух архитекторов разных приверженностей, стилей, оставленного наследия, не принесла мне удовлетворения. Малолюдность, сбои демонстрационной техники, да и слабая осведомленность слушателей в проблемах подтолкнули меня к мысли не соблазняться на чужие посулы и уверения. Не в коня корм, хватит неуместного просветительства. Я резко сократил и число лекций, и даже лестные каждому пишущему стихи выступления в галереях.
Только в начале декабря боли в ноге начали затухать, иной раз они не давали спать. В начале месяца Костя сообщил, что Гаяне не пустили в Киев, завернув в Россию назад, якобы с собой было недостаточно денег. До своего дня рождения пришлось быть на юбилейном заседании в Химках, в Музее С. Н. Горшина. Встречали тепло, доклады «музейщиков» из подмосковных городов были о своем, но везде, оказывается, теплится художественная жизнь. Последствий эта встреча для меня не имела, никто с просьбами о выставках не позвонил.
Зато на следующий день открылась выставка в Армянской церкви – точнее, музее «Тапан» при ней. Организовал я ее по просьбе архиепископа Нахичеванского и Российского при посредничестве Норика Абрамяна, племянника и наследника незначительной части коллекции Арама Яковлевича, уролога № 1 Советского Союза при Брежневе. Лечил он и его, и Щелокова, и других членов Президиума ЦК. С Нориком мы давно были в приятельских отношениях, он ко мне прислушивался, сохраняя коллекцию, доставшуюся от дяди, – двадцать пять или тридцать работ русских художников начала XX века. О самой коллекции Абрамяна-старшего я написал в книге «Коллекционеры». Наша совместная выставка «пятьдесят на пятьдесят» посещалась не постоянно, хотя там были и шедевры – работы Сомова, Бенуа, Кустодиева, Добужинского, Петрова-Водкина и др. На выставке могли быть не только прихожане церкви, но в целом дело было богоугодное.
Седьмого декабря я принимал с утра по телефону поздравления. Сначала Марины и Кости, затем из Штатов внучки и внука. И так целый день, к моему удивлению, не забыли. Праздновать я совсем не хотел – помнил семидесятилетний юбилей, – но Марина с Костей и Ксюхой повели меня в джаз-клуб Леши Козлова «Арсенал». Козлова я знал еще до «Мелодии», он играл в кафе «Молодежное» еще в годы моей ранней юности, и хотя на этот раз не выступал, все-таки игра джазменов и воспоминания были приятны.
Вскоре позвонил Володя Алейников, поэт, литератор, бывший «смогист» с очередной просьбой. Он уже выпустил восемь томов своих сочинений, но по-прежнему жаловался, что очень нуждается в деньгах. Жизнь в Крыму, видимо, средств не давала. Позднее я мог узнать ее по Кореизу, но помочь ему продать работы Ворошилова, Яковлева, Зверева из его «запасов» я не брался – почти безнадежное для меня занятие, да и отвык я давно от него. С подобной просьбой обратились ко мне и родственники Стравинского – что-то из его наследия осталось у них в Питере, и они предполагали создать мемориальный музей-квартиру, где – не понял. Помочь я попытался, дело благородное, но мелкие рисунки и наброски Рериха, Серебряковой, Стеллецкого наследники оценили непомерно дорого. «Передав» их Агафоновой, я бесплатно помог с атрибуцией отдельных произведений и контактов на эту тему не возобновлял.
Так же безвозмездно читал я лекции, давал картины на выставки, выступал в галереях с рассказами о коллекционировании, послевоенных коллекциях, чтением стихов. Крайне редко нам что-то причиталось от Музея толерантности за предоставление работ Малевича и Шагала. Многие коллекционеры за бесплатные услуги меня осуждали. В середине декабря были отобраны работы для январской выставки в галерее Альперт. Разбирая их в галерее и дома, я обнаружил забытые мною еще с восьмидесятых годов Калинина, Вечтомова, Е. Кропивницкого, Жарких. Они дополнили дальнейшие выставки. Всего этого круга набралось около ста работ.