Воспоминания

Открывшаяся у Агафоновой выставка Н. Рябушинского и его друзей-«голуборозовцев» праздновалась на новом месте в Гостином дворе. Там ежегодно происходили встречи Путина с гражданами России. Ирония здесь неуместна. Помните Кису Воробьянинова: «Торг здесь неуместен»? Я помню. Вечер был веселый, хозяйка щедро одаривала фуршетом. В воздухе витал дух «Голубой розы», я разглагольствовал о семействе Рябушинских – девять сыновей, пять дочерей, славная династия, чуть не уморившая, согласно ленинскому высказыванию, революцию «костлявой рукой голода». Все перепутал вождь мирового пролетариата. Впрочем, сейчас нападать на него – дело не барское, паскудное.

На следующий день я уезжал в Саратов и, слава богу, мог поразмышлять в одиночестве. Саратов встретил меня солнцем. Волга искрила барашками волн с улыбкой и заботой Наташи Якуниной. До встречи в доме Кузнецова было время, решили прокатиться на пароходике по Волге. Услышал много интересного, чего не знал по предыдущей поездке от Саратова в Астрахань и обратно. А может, забыл со школы. Волга – самая длинная река в Европе в три с половиной тысячи километров, от Валдайской возвышенности до Каспия, где восемьсот притоков в русле. Все просто, только представить нельзя.

С директором обсуждалась возможность создания отделения музея «Символизм. Голубая роза» при домике и участке сада Кузнецова – тем более что к реконструкции его, а точнее, рядом находившегося полусгоревшего каменного строения, с вниманием относился Володин, председатель Госдумы. На вернисаже в Энгельсе не было ни одного стороннего зрителя – впервые в моей «выставочной» практике. Зато толково было развешано, вещи выгодно смотрелись. Вот только смотреть было некому – только три-четыре смотрителя. Мы же повторно с удовольствием «прошлись» по «Бубновому валету».

Зато следующий день посвятили туристским обзорам – Соколовой горе с мемориалом и огромным скоплением техники, и военной Второй мировой, и отчасти современной, даже корабль затащили. Бедновато – не гранит и мрамор, больше цемент обустройства, но чисто, убрано. Понравилось, видимо, тянутся к Волгограду и Туле начинания. Уезжал я в этот раз умиротворенный, позабыв о безлюдности вернисажа.

В Москве заливались редкие соловьи – разогнала строящаяся эстакада у Раменок, но они упорно не покидали насиженных мест. А далее началась жара – плюс двадцать пять, тридцать, тридцать три. С Мариной до поездки почти не разговаривали, а тут поинтересовалась, одобрила идею музея «Символизм». Короткая встреча с сотрудниками «Бонхэмс» не утомила, но на лондонских торгах интересного не предполагалось. Туда я и не собирался, хватит участия с 1989 года – первые годы как зрителя, потом эксперта, а затем и покупателя. Тридцать лет подряд. За выслугу лет пора себя уволить. Гораздо более интересует «саратовская» затея с «Символизмом», хотя многие порицали меня за энтузиазм. Почему «в глушь, в Саратов»? Зачем задаром передавать «Голубую розу» немалой стоимости? Ответы на эти вопросы и в моих статьях, интервью, книге «Коллекционеры». Повторять не стоит.

Совместная выставка Фешина и Бенькова, двух выходцев из Казани, в Музее русского импрессионизма не показалась мне значимой. Я нередко давал туда работы из нашего собрания. Современное, продуманное пространство, молодые сотрудницы горели энтузиазмом, были обязательны и ответственны. Кривотолки о его основателе-владельце были разные, но меня мало интересовали. Я не разделяю идею его обозначенной в названии деятельности. Нет русского импрессионизма как движения, направления с особой идеологией. Есть русские художники, придерживавшиеся этой манеры, к сожалению, малочисленные. И когда к ним с легкой руки выставки в Русском музее причисляют Пластова, С. Герасимова, Налбандяна, разговор теряет смысл. Никогда, правда, я и не считал Клода Моне, Камиля Писсарро, Альфреда Сислея, Огюста Ренуара или Берту Моризо «гениями», сравнимыми с мастерами Возрождения или XVII – конца XIX века, первой трети XX. За исключением Эдуарда Мане, завершившего искусство нового времени и открывшего новейшее.

В начале июня в Туле открывалась выставка работ Кацалапа, он просил присутствовать, к ней была и моя аннотация. Ехали вчетвером с Матвеевым и вдовой коллекционера Алика Русанова, одного из первых собирателей работ «шестидесятников». Все было бы ничего, дорога не утомительна, но спутница верещала всю дорогу. Открытие прошло не шумно, но многолюдно. Кроме слов о творчестве Кацалапа, я прочитал и свой стих, посвященный Пушкину – все-таки день рождения поэта. Выставочный зал был просторный, а вот чаепитие состоялось в закутке, тепло, но безалаберно. Поздно добрались в гостиницу. Обратная дорога заняла три с половиной часа, выехали рано, но в целом восемь часов пути, толком ничего не посмотрели. Единственно полезным было обсуждение возможности перевоза нашей выставки из Балаково (4-й этап) в Тулу. Небезынтересной была и встреча с директором музея М. Н. Кузиной, типичным «матерым» музейщиком и обаятельной женщиной.