Воспоминания

Июнь был теплый, на даче часто гостил Костя с детьми, ездили купаться на Учу, Костя жарил шашлыки, дети резвились, собачки лаялись – «малая» Ялта не хотела уступать большой Фаби. Весело, дружно, сыто. Воронин звал на открытие в Туле выставки Смотрова. Вспомнил дорогу, отказался. В «шаляпинском» музее обещали помочь с проталкиванием «Музея символизма» – результата не последовало. В Гостином дворе открывались галереи, перебравшиеся из ЦДХ, – не тянуло. «Саратовского» Бурлюка удалось продать – чуть закрыл «дыры» бюджета. Денег категорически не хватало – договор с «Альфа-Капитал» внимательно не прочли, ежеквартальных выплат не поступало, возможность продажи работ из коллекции у меня вызывала невыносимое отвращение, пережито в прошлом.

«Олигархи» выманивали что-то исключительное, порой еле сдерживался, чтобы не выгнать взашей. Терпел, но не уступал. Публикации о нашей коллекции в «Форбс», «Коллекторе» давно уже не радовали.

Читая подаренную мне в Саратове книгу записок Боголюбова, с удивлением узнал, что, несмотря на близость с императорской семьей, он весьма критически, а часто и негативно относился к своим собратьям. Тщеславие, меркантильность, «ячество», ложная многозначительность были ему крайне несимпатичны в Антокольском, Верещагине, Башкирцевой, даже по Ге «прошелся». Что ж тут говорить о моем окружении.

Открытие выставки коллекций братьев Щукиных в ГМИИ им. Пушкина было одним из тех событий, которые долго обсуждались в художественной среде. Во дворе музея собралось свыше полутысячи «любителей», стояли тесно, открытия ждали час, речи Голодец и Лошак были невнятные, банальности сыпались на слушателей, к их недоумению. Развевающиеся на фронтоне псевдоклассического здания музея полотнища должны были символизировать дело, которым занимались Щукины, – тканое производство, но вызывало ассоциации со сборищами сектантов, что-то из времен «рейха». Так же был оформлен и Белый зал, где висела одиноко работа Матисса «Танец», но из-за темных полос тканей с оттенком крематория ассоциировалась с похоронами этой картины. Навязчиво и безвкусно. Публике открыли половину входной двери, толкотня, сутолока. В залах среди в основном античных копий (оригиналов в ГМИИ не много, он и задумывался как музей слепков) прятались работы импрессионистов, постимпрессионистов, фовистов, кубистов и прочей «нечисти» с точки зрения еще недавно царившего соцреализма. «Антики» явно стыдились их.

Особенно досталось работам Пикассо, хмуро выглядывавшим в щели «мраморов». Хорошо смотрелся зал Матисса – там «фокусов» не было, так же как и в зале Дерена. «Голубого» и «розового» Пикассо экзекуция тоже миновала. Найти этикетки к картинам было крайне сложно – играй в угадайку. И всю эту заумь дизайна осуществил архитектор по фамилии Асс. Ну и дела. Стонали зрители, кривились недовольные кощунством смотрители, недоумевали все, кроме руководства музея и его кураторов. Хуже экспозиции за шестьдесят лет своего хождения в музеи я не видел. Бежав на сей раз с Волхонки, я несколько раз позднее преодолевал первое впечатление, возвращаясь к самим превосходным работам, знакомым мне с отрочества.

До середины двадцатых чисел погода была теплая, часто до тридцати трех, поэтому старался почаще бывать на даче, одиночество успокаивало, конфликтовать не с кем, с Фабкой мы были в сердечной дружбе, псина ластилась и не отходила от меня ни на шаг. Президентское выступление 20 июня с ответами на вопросы слушал невнимательно, но, когда оно коснулось ГМИИ, был рад, что в ответ на пожелания Лошак вернуть работы С. Щукина в его бывший особняк Путин жестко указал ей ее место и способность министра обороны решать также и музейные проблемы в случае необходимости. Происходило это публично, беспомощность Лошак видели миллионы. С ее приходом в музей, да еще в качестве гендиректора, человека, не написавшего ни одной статьи, кроме предисловий к каталогам, ни единого исследования, не способной на это, но цепкой, поддержанной наиболее оголтелой сворой антипатриотов, будь то олигарх Смоленский, неясный мне покровитель галереи «Проун», или Швыдкой, на деле закрылся на долгие годы отдел частных коллекций, прекратилось общение с наиболее крупными собирателями, все внимание обращено на спонсоров, выставки измельчали.

Неясно, что делать с реконструируемыми зданиями для музея, что там выставлять. Опять гипсы? Что говорить о бывшем Дворянском собрании или центре Рериха, отданных музею на откуп. По моему мнению, сложившееся положение не только в ГМИИ, но и со многими московскими музеями из рук вон плохо. Способ выразить свое отношение к этой проблеме я выбрал стихотворный. Так родилась «Ода директорам», вызвавшая сенсацию, отклики одобрения.

Неожиданно нашел я понимание у Петровой и Киблицкого из Русского музея. Оказывается, они давно хотели меня навестить. Мы встретились, я показал коллекцию, беседа была дружеская, их интересовали «маковчане» – Чекрыгин, Жегин, Пестель – для грядущих выставок. Сидели долго, расстались тепло.