Итак, отдых. Первое время это были самостийные заезды в Гагру, Крым, все это обрастало неудобствами, просьбами, сомнительными «стойбищами» и постоянным поиском мест «общепита». Наконец как-то представилась возможность более цивилизованного отдыха в Пицунде. Мой тогдашний товарищ Боря Дударев, сын оперного певца, сам занимавшийся фарцовкой с поляками (из-за этого и был ими убит), всегда умело устраивался в жизни, знал черные «ходы» и «выходы». Он и дал нам рекомендации в комплекс для литераторов-артистов-кинемато-графистов (а более всего для фарцовщиков и «френчей») в Пицунду. Место замечательное, многоэтажки гостиничного комплекса сверкали в лучах солнца, синее море, зеленые длиннохвойные реликтовые сосны, зона благодати. Прельщала и вкусная недешевая «шамовка», то есть завтраки, обеды с черной икрой и бутылкой вина на двоих и еще более роскошные ужины. Было где оторваться. Да и публика в нашей компании подобралась изысканная: кинорежиссер, коммерсант (с женой ли, любовницей?), очень солидная немолодая пара ответственного работника (жили где-то рядом на Кутузовском), пара иностранцев – немцев, еще кто-то и, конечно, «сексот» – осведомитель. Мы вечерами часто пировали, и даже помню, что, как обычно перебрав, я перевернулся на стуле, упал спиной, но бодро вскочил. Многие сочли это хорошо отработанным трюком.
Обеспеченные поездки, довольно налаженная жизнь, первый сын Игорь, родившийся в 1971-м и постепенно подраставший, новый расширенный круг знакомств, и не только с коллегами «по цеху» – в большинстве своем, иногда при высоком профессионализме, они ограничивали свои интересы работой, заработками и доступными развлечениями, и мне было с ними скучновато; мы стали лучше одеваться (покупали изредка вещи у фарцовщиков), не скупиться на такси, изредка бывать в ресторанах. Марине и тогда все это было не особенно по нраву. Позднее это расхождение в пристрастии к «хорошей жизни» сыграло свою драматическую роль.
«Излишек» денег (лишних, правда, не бывает, и жили мы скромнее, чем могли бы) я начал тратить на коллекцию. В 1976 году мы обменяли нашу однокомнатную, но внушительную квартиру на нескладную трехкомнатную на Кутузовском проспекте, 24, рядом с «брежневским» домом. В процессе обмена – квартира была в одном из подъездов кооператива «Профессоров медицины», встроенного в «цековский дом», – меня четыре месяца проверяли «на лояльность» по биографическим данным. Квартиру мы обновили, затем перестроили, места для картин тьма. Кухня, правда, осталась 4,5 квадратных метра. Это была частично надстройка, одна из первых разрешенных в Москве. Ее прежний владелец, профессор Егоров, был вхож в «верхний эшелон» вождя народов, и, несмотря на это, квартира была некомфортабельная.
Через несколько лет, добавив еще одну комнату, «выжатую» из чердака, и обустроив почти стометровую площадь, мы превратили ее в «волшебную шкатулку» с карельской березы мебелью, витражами, картинами, висящими от потолка до пола, редкими абрамцевскими вазами и лубками Малевича в коридоре.
Перед приездом на Кутузовский проспект, д. 24, кв. 158 – рядом стоял «брежневский дом» № 26 – мой знакомый художник Сергей Волохов однажды принес удивительный экспонат – работу, подписанную как Михаил Врубель «Царевна Волхова». Известная по Русскому музею, она имела несколько вариантов исполнения. Показанный мне был удивительного качества. До сих пор не знаю, был ли это один из оригиналов Врубеля или блестящая на эту тему импровизация, но денег уже не было, ушли для обмена квартир. Мой второй наставник Ю. С. Торсуев, удивительный знаток коллекционной Москвы, Питера, Киева, далее везде, рассказывал мне, что блестяще имитировал почерк Врубеля художник Замирайло, его современник. До сих пор жалею, что не смог разобраться с этой проблемой.
В год переезда на Кутузовский на втором этаже нашего подъезда распродавалась коллекция Дмитрия Российского, говорят, лечившего еще Ленина, но разбогатевшего после войны (не гражданской) на лечении венерических заболеваний вернувшихся с победой бойцов, в основном офицерского состава. Расплачивались по желанию лечащего врача они произведениями искусства – копейки стоили, достались задарма. Когда я первый раз попал в эту квартиру с высокими потолками, все три (четыре?) комнаты были завалены мебелью красного дерева и «карелкой», бронзой, курительными трубками, статуэтками и картинами, картинами, картинами до потолка со снятыми и выброшенными подрамниками.