Воспоминания

Во время многочисленных своих разъездов при первой возможности я смотрел работы «нидерландцев» и мастеров итальянского Возрождения, «галантные сцены» французов XVIII века и английские пейзажи XIX, «великую тройку» XVII – Веласкес, Рембрандт, Рубенс, – «четверку» конца XIX – Сезанн, Ван Гог, Гоген, Сера, – импрессионистов и фовистов, Пикассо и Матисса – многое, что люблю, чем ублажаю и тренирую глаз, без чего обходиться уже не могу.

Что касается своей коллекции, то самая ценная ее часть – это не Малевич, Шагал, Кандинский, Явленский, «бубнововалетцы» и авангард – здесь у меня шедевров нет, – а художники «Голубой розы» – свыше тридцати работ, среди которых есть и «первые номера» высочайшего качества. Нередко и перед нами, и в искусствоведческо-музейной среде вставал вопрос прежде всего о судьбе этой части коллекции, наиболее редкостной. Переговоры на эту тему с И. А. Антоновой зашли в тупик, хотя были начаты с ее одобрения, и не по нашей вине. С Саратовским музеем им. Радищева, в городе, где родились многие «голуборозовцы», перспективы пока неясные. Параллельно с этой идеей у меня возникло и желание сделать музей-галерею «нонконформизма» – небольшое собрание, «отборное» по экспонатам. Не слишком ориентируясь на общепринятых «знаменитостей», а по своему представлению о важном и наносном. Пока выставка из него «обкатывается» по частным галереям, музеям, в том числе и в Саратовской области.

Ай-яй-яй – коммунальная квартира Кабакова, очередь в туалет, неразбериха почтовых ящиков и звонков на двери. А ты сбегай в деревянное «чудище» с шестью дырками за 300 метров, особенно зимой. Добежишь ли? А ты пятилетним пацаном за полкилометра привези обледенелый бак с водой на санках от колонки, да за один раз, не облив себя до нитки и не покрыв нижнюю свою «половину» коркой наледи. Коммунальные «кабаковские» ужасы – детский лепет по сравнению с этим. Об этом мы говорили и с Володей Немухиным, и с Савелием Ямщиковым, и со Славой Калининым – они-то знали, что почем, как и я. Да и не восхищались мы этой сетью паучьей для ловли душ – прости Господи – мух, не чудо изощрения интеллекта, а с паскудным подхихикиванием, ловушка для тупых, недаром мухи, жуки – любимые персонажи Кабакова. Изобретателен ли автор? Да, порой чрезмерно. Только подл от трусости, презрения к нам, жившим в это и вправду нелегкое время. Гений? Фокусник, престидижитатор.

Еще два ловкача – Комар и Меламид, разбухшие на мифе о соцарте, да еще совратившие на нем кучу учеников, высиживающих яйца злости и глумления. Да что-то не вышло из этих «птенцов» ничего толкового, летают по свету, каркают. Вспоминаю ранние забавы Комара: в серых и коричневых линзах, как в капле воды, застыли фигурки-вошки. От них и родились, видимо, впоследствии в изобретенном колющем термине «соцарт» монстры образов «марксизьма-ленинизьма». Перед самой эмиграцией Виталий всучивал мне на Ярославке эти изделия по пять рублей штука – помните шутку: «вчера по три, а сегодня по пять – ну очень большие». Я купил с десяток, все раздарил – их искусство принадлежит народу.

Не перечислить тех, кто позаботился о «вечной славе» при жизни, занял место не последнее в зарубежных «прайс-листах». А вот наследие Свешникова, Вечтомова, Пятницкого, Слепяна разбежалось – не собрать. Может, спросить об этом у Вальки Воробьева, он-то все знает. Да соврет, злыдня.

Я отрицаю Серовых – Раппопортов, Кацманов, Перельманов, Решетниковых, Налбандянов и потворствующих им Ждановых, Ильичевых, Лебедевых, Сусловых. Пакостников и пасквилянтов, доносчиков и душегубов, даже наделенных талантом, как Ф. Богородский, А. Герасимов («даже не однофамилец» – отзывался о нем Сергей Герасимов), А. Пластов и др. Многих из них я еще застал «в силе», слышал об их выступлениях довоенных, «живьем» в шестидесятые, видел шедевры и на выставке «Тридцатилетие МОСХа», и в Манеже. Эти тоже были «мастерюги», выполнявшие социальный заказ. Есть и цена на их работы, но никакой ценности нет. А что до цены – рынок, знаете ли, базар аукционов.

Возвращаюсь к себе. Годы с 2012 по 2014 мне не сложно восстанавливать по дневникам, которые я веду уже тридцать с лишним лет. После латиноамериканской поездки была радостная в Париж, где нас встречали и опекали друзья, Лариса и Хайнц. Там за осмотром музеев, утренними прогулками по садам и паркам, ужинами в ресторанах стихи писались легко, целым циклом. Этим же летом отдыхали на Крите, вместе с семьей Кости (он, невестка, внучка) – солнце, море, античность, покой и опять стихи. Частые были и поездки в Лондон.