Воспоминания

В апреле 2013 года наши «парижане» организовали совместное путешествие на машине к югу Франции: Монте-Карло, Монако, Канны, музеи Шагала и Пикассо, мастерская Сезанна, вид на гору Сен-Виктуар, запомнившийся по одноименной его картине из ГМИИ еще в четырнадцать лет, парижские развлечения на обратном пути. В июне были на греческом острове Фискардо, рядом Итака, места Одиссея, восходы на море в 4:30 утра. Солнце из-за Итаки – чудо дивное, только пиши. С тех пор мы стали отдыхать не в Испании, а на островной Греции. Испанский «таймшер» – свыше пятидесяти пяти тысяч долларов – пропал без всякой компенсации, таковы законы туристического бизнеса.

В октябре состоялась поездка от Амстердама через Брюссель – Брюгге – Гент, и везде живопись «нидерландского Возрождения»: Ян ван Эйк, Мемлинг, Гуго ван дер Гус, Герард Давид и любимый Рогир ван дер Вейден, ну и, конечно, Рембрандт и его дом. Но началось все с выставки Малевича в Амстердаме, куда мы дали работу из нашего собрания. Оказалось, это только повод для поездки.

В декабре в ГМИИ им. А. С. Пушкина состоялась выставка из собрания Вячеслава Кантора. Среди несомненных шедевров грустно было видеть «Похищение Европы» Серова, самый крупный вариант, «Явление. Муза» Шагала, «Зеленую церковь» Фалька – то, что я неоднократно выставлял на международных выставках Фонда культуры, работы, достойные Русского музея, Лувра, Метрополитен-музея. «Рыночная экономика» рыночного владельца, к тому же не разбирающегося в современном искусстве, которое превалирует в собрании.

2013 год закончился для меня печально, семейным скандалом, травмой головы, затем простудой, вылечил Лондон. В конце июня – начале июля состоялась почти трехнедельная поездка наша на Корфу с семьей Кости, увеличившейся на внука Арсения, чрезвычайно подвижного, мгновенно со всеми вступавшего в «контакт» – только гляди. К окончанию года снова начались какие-то болячки – сердце болит, в спине простуда, но заболевала и Марина, кашель бил и днем и ночью, надо было что-то решать основательно, могло перейти в астму, от которой умер ее отец. Она решила лечиться на Алтае, в конце января она улетела в те края, вернулась в середине февраля. Последнюю неделю перед ее приездом вспоминаю с трудом, это был один из самых тяжких «загулов» с непередаваемыми последствиями, что надолго «заморозило» наши отношения. «Выяснения» не затихали и до конца года.

В апреле 2015 года консилиум «кремлевских» врачей 4-го управления назначил мне операцию на сосуды, снабжающие кровью головной мозг. Помещением в Бакулевскую клинику к М. Алшибае, моему хорошему знакомому и тоже коллекционеру, я был избавлен от этой опасной и дорогостоящей процедуры, хотя в этой же поликлинике подтвердили необходимость операции. Все ошибаются – не Алшибая.

В ноябре у меня появился новый друг – щенок бурятско-монгольского волкодава («бмв») Фаби, она рыжая, игривая, ласковая, верная. Похожа на Марину, Костю, Катю «мастью». Нашей любимой кавказской овчарки Златы к тому времени не было уже пять лет. Прожив двенадцать с половиной, она на наших глазах угасла тихо, незаметно. В последний день ее жизни я писал посвященное ей стихотворение, почти поэму, и заливался слезами. Переживала вся семья. У крыльца безмолвно, близко к нему, стояли три чернофрачные вороны, с кем она по утрам перемолвливалась, не задевая их.

Фаби другого нрава, резкая, резвая, злая на незнакомых, настоящий тибетский сторож.

Неприятности года были еще впереди, но все чаще в стихах я вспоминал свое детство, Сокольники, Донбасс, много строф посвящая Марине, нашим отношениям. Было и иное – ощущение возраста, неумолимого течения дней, сожаления о несделанном, тоски о сделанном в последние годы.

С каждым годом все старею,
Твердо знаю наперед:
Дни крадутся к юбилею,
Скоро семьдесят грядет.

«Справлял» я эти семьдесят вне круга семьи, с людьми случайными, чужими, карнавально-весело и невыносимо тягостно. Такой «праздник» был, по моим воспоминаниям, только в шестнадцать лет, когда я сидел один на кухне, писал автопортрет в меховой шапке маслом на картонке, а в единственной тогда комнате веселились взрослые, чужие люди вместе с моими родителями. Слезы щемили глаза.

Наверное, старость к каждому приходит по-особому, незаметно, и, вынося утром с дачи на свалку накопившийся сор, вдруг услышишь: «Эй, отец, огоньку не найдется?» – от проходящего мимо немолодого детины. То скапливаются болезни, и, утром с кряхтением осторожно разгибаясь, с трудом натягиваешь ботинки. Кого-то болезнь укладывает в постель, надолго или навсегда. А кто-то все бодрится этаким «огурцом», не видя, как смешно и нелепо это выглядит в глазах окружающих.