Воспоминания

Сожалею ли я об этом месте, жилье, где более двух десятилетий я находил себе занятия и для души и для дела? Конечно, мне не хватает лондонских садов и парков, зверья, беззаботно слоняющегося по их просторам и закоулкам «Киото-Гардена», павлинов, цапель и водяных курочек на его уютном, обжитом пространстве.

Музеи, дворцы и поместья, прибрежные города, средневековые соборы и замки, скалы Дувра, влажность Ла-Манша, суета Ноттинг-Хилла, Пикадилли, пестрота Ледбрукгроу – да мало ли что можно вспомнить. Однако я рад, что вовремя – так совпало, а может, сработала и интуиция – мы расстались со всем этим, ибо наступили времена лжи, гонений, откровенного хамства и агрессивности, всегда таившиеся за внешней добропорядочностью извечных наших врагов и ненавистников. И эту уверенность в правоте моей никакие новоиспеченные либералы-нувориши у меня не отнимут.

А что такое родина? Это дом, семья, это прожитая жизнь, ушедшие друзья, 5-й Лучевой, Ярославка, «Золотые ключи», города и веси Золотого кольца, Ленинград, Новгород и Псков, Покрова на Нерли и Нередица, Волга, Светлояр, мои казачьи предки, Кузьминское и Даниловское кладбища. Мама, с которой с момента взросления у меня уже не было доверительных отношений. Она в молодости играла на гитаре, пела, танцевала «кабардинку» на бис, до пятого класса рисовала за меня. С юности она была артистически одаренной, яркой. Не получив высшего образования – сказалась гибель отца в первый год войны, да и сестра-инвалид на иждивении, раннее замужество как выход, – мама с годами становилась все более упертой и эксцентричной. Я никогда сознательно не испытывал к ней животной привязанности «детеныша» – может, только во младенчестве. Как и позднее не смог узнать достоверно и понять, почему они оставили меня четырехмесячным и уехали в Маньчжурию, где должен был «дослуживать» отец в летных частях. Так и осталось это до конца не ясно, кроме фразы бабушки Любы: «Алька, муж уедет и потеряется, не найдешь, а Валерка умрет – другого родите», при этом тетка и бабушка постарались все сделать, чтобы я выжил. В любой мещанской семье уход мужа был большей трагедией, чем смерть ребенка. Почему надо было иной раз мучить меня, срезая ногти почти до крови или сунув босые ноги практически в кипяток, тоже не понимаю. Как и зачем пороть офицерским ремнем с бронзовой пряжкой и ставить на горох. Не хотела же она этим отыграться за тяжесть существования в бараке, склоки соседей, безденежье первого времени замужества. Впрочем, хватит.

Славилась мама и афоризмами типа: «Дураком тебе быть не в кого», «Зачем тебе портрет чужого брата» – когда в моем собрании появился «Портрет Мечислава» работы Казимира Малевича. Мама всю жизнь страдала болезнью сердца, не дожила до семидесяти шести лет, бабушка, ее мать, – только до шестидесяти пяти. Мама стойко переносила все тяготы жизни, но под старость «сломалась» – и телесно и психически. Отец отчаянно и самоотверженно за ней ухаживал, хотя и был старше на пять лет. Он умер в девяносто.

Сейчас, понимая свою вину перед родителями, я, наверно, обратился бы к ним так: «Теперь и мне уже семьдесят три года, я стар, не совсем здоров и избалован вниманием окружающих, правда, не семьи. Мне есть в чем повиниться перед вами, потому что я стал вам почти ровесник и многое понял по-иному». На что бы мама наверняка ответила: «Да перестань ты, Валерка, все время ты что-то выдумываешь». Так она говорила неоднократно, когда на пике славы меня постоянно показывали по телевидению. И когда я уезжал за границу для организации ответственных выставок, и позднее, отправляясь в свое жилье в Лондон. Когда становился «главным» и «генеральным», «президентом Клуба». Или встречался с членами Президиума ЦК КПСС или миллиардерами России и заграницы. Водил экскурсии с Раисой Горбачевой, Шеварднадзе или Яковлевым. Сидел за одним столом с послами или «китами» сверхиндустрий. Она считала это розыгрышем, недоразумением, фантазией пацана с 5-го Лучевого просека вроде ее сына. Да прости ты меня, мама, за эти «мистификации».

Пора разбрасывать камни…

Возвращаясь несколько назад, вспоминаю, что годы, приближавшие меня к семидесятилетию, были беспокойными. Озабочены мы были и «донецкими» делами. Там оставались мои родственники со стороны отца, старшие, к сожалению, все давно умерли, но была двоюродная сестра Татьяна с семьей, бежавшие от бендеровцев в Крым. Чем сумели, помогли им, деньгами, может, недостаточно. Потом добавили для покупки домика. В этой части я больше буду следовать дневнику, поэтому она будет и подробнее. Иногда утомительно, но мне это необходимо.

В Новый 2015 год я был один, старший сын Игорь заботливо привез мне праздничную еду. За первое января написано три стихотворения к 18-й книге. Марина с Катей и детьми была на даче. «Рождество» было со светящимися полосами на небе, вроде северного сияния, и терактом в Париже, где погибло 12 человек. Через день это повторилось, но вспомнилось и наше «кровавое воскресенье» 9 января. То, что в Донбассе была гора трупов, Запад не волновало.