Через день по прилете в Москву я уже лежал в неврологической больнице, не надеясь, как обычно, на излечение. Пробыл в ней я двадцать дней, все это время Марина, позабыв про наши размолвки, приходила, ухаживала и утешала меня. Дневник в это время не вел вплоть до начала декабря, когда почувствовал признаки выздоровления.
Седьмого декабря, в день моего рождения, мы были на вернисаже в Музее личных коллекций ГМИИ им. Пушкина. Открывалась выставка грузинского авангарда, затеяла ее чета Манашеровых, на улице начиналось торжество рядами закусок, обилием вина, песнями, и, несмотря на прохладу, подогревалось все это пиршество лампами обогрева. Неожиданно многочисленные поздравления я принимал целый день. Закончился он банкетом в грузинском ресторане «Ди-ди», где меня тоже громогласно поздравили, и хотя из нашего собрания было всего несколько работ, включая Пиросмани, Какабадзе, Зданевича, но они были броские, яркие, хорошо повешены и заметны, хотя, как я знал, Марина Лошак не хотела привлекать для этой выставки нашу коллекцию. Причины мне были ясны. «Счеты» с ней я свел позднее. В стихах.
Казалось, начиналась другая полоса жизни, более разумная, спокойная, без моих «закидонов» и семейных ссор. Поездка в Лондон была совместная, дружная, как в прежние времена. Вопрос с Лондоном решался наконец.
Сразу по приезде я узнал о смерти Петра Пушкарева. С ним и его женой Ларисой мы сдружились в последние годы. Петр получил первоначально техническое образование, преподавал в Строгановке, был всесторонне образован и на многое имел собственный взгляд. Его уход, несмотря на тяжелую болезнь, был неожиданным. Я посвятил ему стих, устраивал выставку в своей галерее и до сих пор дружу с его женой Ларисой – умным и преданным памяти мужа человеком.
Год заканчивали в Лондоне с Алешей, квартира была продана, вещи вывезла контора риелтора, часть я раздал и еще заплатил за вывоз риелтору – английские правила. Мебель, зеркала, светильники, камин, балкон с плющом, обкорнанные пальмы под окнами – прощай, Сент-Квентин, не буду поминать тебя лихом. Новый 2017 год мы встречали у Кости – дети, сваты, подарки. Уходящий добрым словом мною не был помянут.
«Что год грядущий мне готовит…»
Постепенно стало входить в привычку, что Костя на Новый год уезжает с детьми отдыхать, обычно в Турцию. После продажи лондонской квартиры Марина передала ему немалую сумму от этого, и он почувствовал себя свободнее в распоряжении с деньгами. Когда-то я рассчитывал, что дети, может быть, продолжат мною начатое собирательство крупной коллекции, или, как я шутливо определял, создание своей «империи». Это не могло получиться, как оказалось, не только из-за иных склонностей и Кати, и сыновей. Костя был полностью погружен в свое преподавание, разбрасывался на разные схожие, но малопродуктивные для какой-то основной цели занятия, был крайне необязателен ко времени и, несмотря на то что защитил кандидатскую диссертацию, не стремился к докторской. Постоянная, с отрочества, опека матери внушала, видимо, ему мысль, что она будет всегда, от кого бы то ни было, но, конечно, прежде от Марины, решавшей многие его материальные проблемы. Игорь был сосредоточен на самоутверждении как оформитель, проектант и даже прораб, зарабатывал немало, был даже скуп на траты, но на этом подорвал себе здоровье – «посадил» почки. Катя жила в другом мире, другой стране, собиралась ли она возвращаться, было мне неведомо, но и она унаследовала – не от меня – некое «отторжение» к «искусству в доме у себя», и, хотя изредка посещала выставки, всякая мысль о наследовании моей собирательской страсти в голову ей и не приходила. У нас же с Мариной эта сторона моей деятельности – а она десятилетия была основная – вызывала постоянные пререкания, впоследствии иной раз и отторжения.
Новый 2017 год мы начали в тишине на даче после проводов Кости, всю неделю были там, хотя пришлось выезжать в Москву из-за нездоровья Марины, к врачам. Мороз в это время был нешуточный, днем минус тридцать, ночью до тридцати шести, но на даче было тепло и уютно, Фаби мы брали в дом. Десятого января снова пришлось лететь в Лондон для оформления перевода в Москву денег за квартиру. Цвели рододендроны, бродили павлины, прыгали белки в моем любимом «Киото Гардене». Самоизгнание из рая. Я прощался с Лондоном и Сент-Квентином без горечи, но с глубоким сожалением.
Двадцатого января состоялась инаугурация Трампа. Все, что касается Америки, вызывает у меня недоброжелательное безразличие. Предшествующее нам поколение «выбрасывало» из своей среды тех, кому «штатники», жвачка, джаз казались ценнейшими атрибутами жизни «за бугром». В моем Клубе СФК были такие, старше меня на десять-пятнадцать лет, поклонники «фирмы» в юности. Когда я пишу эти строки, Трамп находится в Великобритании. Массовая, в несколько десятков тысяч, демонстрация выпустила в небо его в виде надувной куклы в подгузниках, когда он проезжал рядом. Там же корячился и ряженый двойник.