Воспоминания

Коллекционирование, которым я полвека занимаюсь, стало главной профессией, в которой роль накопительства, обогащения была даже не вторичной, хотя льстила самолюбию и упрочивала материальное положение. По существу, я всегда где-то служил и этим зарабатывал деньги на жизнь. Менее перепродажей для того, чтобы, как говорил другой профессионал более «высокой пробы» Соломон Шустер, «кормить коллекцию». Марина, как и я, искусствовед по образованию, работавшая в музеях, окруженная и дома предметами искусства, не хотела порой согласиться с моими убеждениями, упрекала все чаще в стяжательстве, осуждала неизбежные в коллекционном «бытии» уловки для достижения желаемого. Ей не нравился этот род занятий. Позднее это превратилось в стойкую оппозицию и расхождение.

Не отрицая моего дарования, возможно, и редкого таланта понимать искусство, писать о нем ярко и образно, популяризировать, понимая, что волею судеб я в восьмидесятые – девяностые годы стал наиболее известным из советских коллекционеров, «патриархом» не по возрасту, сделавшим более других для частного собирательства этого времени и в стране, и за рубежом от лица нашей страны, она считала, что все это обернулось в ущерб семье и разрушило меня морально. Осознавать это было мне тяжело, я все-таки рассчитывал на поддержку, не забывал о благополучии детей, переживал «падения». Депрессии длились месяцами, начавшись с 1990 года от глубокой усталости и травмы, они преследовали меня до 2015-го, не отступили и сейчас. Всего я их насчитал за это время более двенадцати, некоторые с попыткой суицида.

В конце марта 2017 года мы уезжали в длительную, по нашим меркам, поездку в Италию, путешествовали вместе с французскими друзьями, Ларисой и Хайнцем, в основном на их автомобиле по областям Тосканы, Умбрии, Венето. За восемнадцать дней мы были в восемнадцати городах, начав с Генуи и завершив Венецией, где уже наслаждались в одиночестве. Многажды приезжая в Италию и вдвоем и с детьми, иногда по работе и один, мы обычно были в традиционно туристических знакомых городах: Милане, Риме, Венеции, Флоренции, Болонье, Падуе, Палермо, Неаполе.

Здесь же останавливались на один-два дня, а иногда два-три часа в ранее не виданных Генуе, Лукке, Пизе, Сиене, Сан-Джиминьяно, Орвието, Перудже, Ассизи, Ареццо, Равенне, Вероне – больших и малых, даже крошечных городах и местечках, где, несмотря на малость их, находились шедевры Возрождения великих и малых, но всемирно известных мастеров. Не стану выделять каких-либо из них, это будет перечислением памятников истории искусства. Жили мы весело, дружно, уставали чертовски за день, но бодро поутру встречались за легкими, но изысканными завтраками, итальянскими или европейскими, нередко с шампанским и икрой. Одно омрачило всю поездку. В Вероне, где мы были уже вдвоем, без спутников, мы должны были отметить «круглую дату» – пятьдесят лет мы были женаты. Марина провела этот день в полном расстройстве, слишком многое ей вспомнилось, что постоянно осложняло наше совместное сосуществование. День вышел печальный. Падуя и Венеция несколько развеяли, но осадок остался, хотя позднее Марина об этом не заговаривала.

Я привез из поездки не только впечатления, массу полуизвестных ранее образов, неожиданных наблюдений, но и четырнадцать стихов, которые позднее составили часть книги «От зимы к лету. Итальянские наброски». В Москве было холодно, вместе с холодным ветром глаза колола мелкая пороша, радужность настроения вскоре поблекла. Перемена климата привела и к простуде. В середине апреля стали распускаться листья, пошли стихи о весне, а тут и Пасха подоспела со службой, крестным ходом, разговением. Встречали этот праздник у Кати, и, хотя болезнь не отпускала, настроение было праздничным. Ночью выпал снег, под утро был гололед.

В этот же день позвонил Саша Лозовой и сказал, что умер Володя Петров-Гладкий. С ним и его женой мы встречались последние годы, он показывал свои старые и новые картины, которые мне не нравились, но его рассказы о Васе Ситникове, учебе у него, о Малой Грузинской были интересны. На следующий день я был уже на Ваганьковском кладбище – отмечалась годовщина смерти Володи Немухина, были поминки в скромном кафе. Как близкий друг я первым сказал о нашей с Володей дружбе, его незаменимости, прочел стих, третий ему посвященный. На глазах присутствующих были слезы.