Воспоминания

Так кого же ты ценишь, чего хочешь, почему выпендриваешься: и то ему не то, и это. Да тут, пожалуй, отвечу: три поэта «задевают» меня за живое наиболее болезненно, ранимо. Н. Некрасов, А. Блок, Е. Евтушенко. Да, и последний, не за позерство, мифосочинительство о себе, карнавальность обряжения. А за сострадание и отзывчивость к бедам и горестям Родины. За любовь. И надежду. Галич, Окуджава, Визбор, Ким – барды в нашем бардаке оттепелей, застоев и перестроек с перестрелками, поломавших жизнь нашему военно-послевоенному поколению, хватавшемуся за любую надежду и постоянно терявшему ее. Цинизм вместо веры, пьянство вместо творчества или рядом с ним, разгул загула вместо прогулок по прошлому и настоящему – вот что нам предлагали. Странно, что среди нас выросли поэты, художники, композиторы, люди, вообще способные к творчеству, наряду с циниками и дармоедами.

Вернемся к прозе без пафоса. По прибытии в Москву узнали, что умер Даниил Гранин, один из последних «писателей по совести». Не переводились в России достойные писатели, но постепенно уходят. Новых я почти не знаю. Вышедший к этому времени четырехтомник «Избранного» и двадцать пятая книга «Белой серии» не нашли сбыта, мол, поэзия, да еще многотомная, спросом не пользуется. Масса книг скопилась в квартире, в галерее, на даче. «Белая серия» печаталась тиражом в 300 экземпляров. Это заставляло задуматься и о тираже книги «Коллекционеры». Печальный опыт был не только с поэтическими книгами. По настоянию «Галарта», сменившего издательство «Советский художник», была в количестве 1000 экземпляров напечатана книга-монография о Борисе Свешникове. Уже в 3000 экземпляров наказало меня это же издательство с первой изданной в нем книжкой – альбомом «Символизм». Короче, я решил сократить тираж альбома «Коллекционеры» до трехсот. А зря. Книга разошлась за полгода. Став третьим моим изданием по искусству и десятым, считая «толстые» каталоги выставок – там статьи были по два-три авторских листа плюс справочный материал, биографии коллекционеров, художников и, как правило, от ста до трехсот репродукций, – эта книга стала лучшей моей по текстам с количеством свыше двухсот иллюстраций.

Я, кажется, уже писал, что с детства верил в свое предназначение. Сначала это выросло из-за противопоставления себя быту, окружающей среде Лучевого просека, скудным интересам моих родителей, да и довольно жесткому обращению со мной. Позднее, в школе, проявившимися способностями к художественному рукомеслу. В Полиграфическом техникуме Печковская, моя учительница, человек яркий, не укладывавшийся в понятие «советского служащего», довольно свободный от норм скудоумной советской морали, поддерживала мой индивидуализм. Один мальчик среди девиц, я был «сам по себе» и находил в этом утешение. С родителями разошелся во взглядах рано, с пятнадцати лет жил на «свои деньги» – стипендию и подработки. Утверждал свою независимость и, не будучи хулиганом, нередко попадал в милицию.

В юности близких друзей припоминаю с трудом, более сотоварищи, собутыльники. На рубеже пятидесятых – шестидесятых все юношество как-то чувствовало свободу, поголовно курили, часто выпивали. Словом, самоутверждались простейшим способом. Позднее, где бы я ни служил, чем бы ни занимался, не вписывался в коллектив и либо лидерствовал, либо сопротивлялся обыденности. Отягчала это положение и история с комиссацией из армии. И до «Мелодии» я был убежден, что умею больше других, сделаю лучше. «Взлет» в Фонде культуры окончательно убедил в исключительности моего жизненного пути. То же подтверждали почти еженедельные с 1987 по 1992 год выступления по телевидению, интервью в газетах и журналах, знакомства. Стихосложение с 1989 года придало еще большую уверенность. С занятий в КЮИ и по сию пору я твердо знал, что мое понимание искусства, умение писать о нем, донести до других редко кому дано. Гордыня – грех, но кто не без греха.

Лето 2017 года я часто проводил на даче, выезжая на вернисажи в Москву. Вспоминается выставка «Грузинский авангард» и работ А. Тышлера – обе в ГМИИ им. Пушкина, в разных отделах. В первой мы участвовали, давали работы, вторая напомнила о выставке там же, в ГМИИ, в 1964 году, когда я на ней с Тышлером познакомился, был приглашен им в мастерскую, но почему-то этим не воспользовался. Видимо, не нравился его «нью-йоркский цикл», о чем прямо и дерзко сказал художнику на выставке.