Воспоминания Горация

Правда, вокруг него сплотились все друзья Цезаря, а Кальпурния перенесла к нему в дом не только все деньги, какие у нее были, в целом около четырех тысяч талантов,[84] но еще и все книги записей, куда Цезарь вносил свои замыслы и решения. Владея этими четырьмя тысячами талантов, то есть огромной суммой, Антоний тратил их направо и налево; владея этими книгами записей, Антоний вносил туда собственные замыслы, преследуя свою личную выгоду. Утверждая, что исполняет волю Цезаря, но при этом претворяя в жизнь собственные планы, он назначал на высшие должности, возвращал изгнанников и освобождал заключенных.

И, между прочим, помимо того, что сам он был консулом, двое его братьев также занимали высшие должности: Гай Антоний был претором, а Луций Антоний — народным трибуном.

Один только Цицерон, естественный враг Антония, Цицерон, которого письма Антония не смогли заставить встать на сторону Цезаря, мог бы противодействовать этому захвату власти Антонием.

Но Цицерон никогда не отличался храбростью, а теперь ее было в нем еще меньше, чем прежде; он старел; ему исполнилось шестьдесят три года.

Сам по себе Антоний не так уж страшил Цицерона; Цицерон знал, что Антоний пьяница, грубиян, распутник, мот, но Антоний, как я уже говорил, не был злым по натуре.

Однако у него было два повода испытывать ненависть к Цицерону.

Он был пасынком Лентула и мужем Фульвии.

Так что Цицерон приготовился покинуть Рим и в качестве легата присоединиться к своему зятю Долабелле, который был консулом и, следовательно, коллегой Антония.

Напомним, что, будучи зятем Цицерона, Долабелла, тем не менее, был цезарианцем.

Цицерон уже было собрался уехать, как вдруг оба консула, назначенные преемниками Антония и Долабеллы, явились к нему и попросили его не покидать Рим.

Это были почтенные и заслуженные люди; звали их Гирций и Панса.

Они пришли с предложением договориться с ним о взаимном содействии, если он останется в Риме и поможет им прийти к власти, и брали на себя обязательство сокрушить могущество Антония, как только вступят в должность.

Но Цицерон был охвачен страхом, и они смогли добиться от него лишь одного: отказавшись от поездки к Долабелле, он согласился отправиться в Афины и вернуться в Рим, когда, придя к власти, новые консулы обеспечат его безопасность.

Цицерон и в самом деле уехал и погрузился на судно в Регии; как он и говорил, намерение его состояло в том, чтобы отправиться в Афины, однако противные ветры дважды помешали ему прибыть туда и вынудили его сделать остановку в Сиракузах.

Там он получил свежие вести из Рима.

Новости эти заключались в том, что Антоний полностью переменился, что он во всем покорен сенату и что Брут и Кассий скоро вернутся в Рим. Цицерон встретился в Велии с Брутом, и следствием этой встречи стало его решение возвратиться в Рим.

В итоге он написал нескольким своим друзьям, извещая их о своем скором возвращении. Эти несколько друзей известили других. Цицерон был воплощением интересов деловых людей, банкиров, ростовщиков — короче, всех тех, кто во времена гражданских войн именуют себя партией благонамеренных. Чувствовалось, что им нужен был противовес этому пьянице Антонию. И потому Цицерону было устроено торжественное чествование в духе тех триумфов, какие я наблюдал собственными глазами.

Он немедленно отправил Бруту письмо, написанное в самых радужных тонах.

Это изъявление всеобщей любви к Цицерону обеспокоило Антония.

Он созвал сенат. Антоний хотел понять, как ему вести себя дальше.

Цицерон был приглашен на это заседание.

Приглашение весьма напоминало приказ, однако запасов мужества на два дня подряд у Цицерона не было. Он остался в постели, ответив, что слабость, испытываемая им после утомительного путешествия, мешает ему выйти из дома.

Эту отговорку Антоний оценил по достоинству и, как если бы у него было желание немедленно показать Цицерону, насколько он намерен соблюдать по отношению к нему осторожность, послал солдат с поручением пригласить его явиться в сенат.

На случай, если он ответит на это приглашение отказом, солдаты имели приказ сжечь дом прославленного оратора.

К счастью, несколько друзей Антония помешали солдатам исполнить данное им поручение.

Это насилие возымело действие, противоположное тому, на какое рассчитывал Антоний. Оно возмутило Цицерона и, возмутив его, вернуло ему мужество.

Он велел передать, что, коль скоро его ждут в сенате, он явится туда на другой день не только для того, чтобы лично отчитаться за свой образ действий, но и с целью потребовать, чтобы за свое поведение отчитались другие.

Отличный ход! Теперь в свой черед испугался и не явился в сенат Антоний.

Его отсутствие сделало Цицерона грозным, и он выступил против него со своей первой филиппикой.

Филиппики навсегда останутся образцом красноречия. Но вполне возможно, что однажды кто-нибудь спросит, почему, в то время как речи Цицерона против Катилины называются катилинариями, его речи против Антония именуются филиппиками?