Воспоминания Горация

Что же касается самого Октавиана, то он прекрасно понимал, что ничего нельзя сделать без солдат и народа.

Солдаты были на его стороне, поскольку он был племянником Цезаря.

Народ должен был встать на его сторону, так как он намеревался выплатить гражданам завещанные им Цезарем деньги.

Октавиан приказал вывесить на Форуме объявление, что, поскольку Антоний отказался вернуть четыре тысячи талантов, отданные ему на хранение Кальпурнией, он собирается распродать часть имущества Цезаря, которое досталось ему по завещанию диктатора, и оплатить его долг.

Добавьте к этому, что каждый раз, говоря о Бруте, Октавиан отзывался о нем исключительно с уважением и во всеуслышание заявлял, что готов протянуть руку Кассию. Во все эти дела он привлекал Цицерона в качестве советника, посредника и примирителя, заранее находя разумным и правильным все то, что Цицерон сделает.

Но и Цицерон, со своей стороны, держался слова, которое он дал Октавиану; он двигал его вперед, поддерживал, восхвалял и превозносил.

— Это юноша, которого нам незачем опасаться, — сказал Цицерон. — Его следует восхвалять и превозносить. («Ornandum puerum tollendum»).

Слова эти передали Октавиану. Октавиан лишь улыбнулся, показав свои потемневшие зубы.

Но, увидевшись вскоре после этого с Цицероном, он как ни в чем не бывало протянул ему руку и обратился к нему со словами: «Отец мой».

Дело в том, что Октавиан чувствовал, что благодаря Цицерону он уже встал на собственный путь.

Он решил прозондировать обстановку и стал домогаться должности трибуна.

Антоний воспротивился тому, чтобы Октавиану была предоставлена эта должность.

Между тем сам Антоний домогался командования армией, которая должна была сражаться против Децима Брута, удерживавшего в своих руках Цизальпинскую Галлию.

Децим Брут, или Брут Альбин, был, напомним, тем самым заговорщиком, который в день убийства Цезаря, когда тот решил не выходить из дома, отправился к нему и привел его в сенат.

Октавиан поддержал Антония, Антоний получил командование этой армией и покинул Рим.

Именно этого и желал Октавиан. Близорукие люди дальновидны.

Антоний отбыл с двумя легионами, дав приказ двум другим легионам следовать за ним.

Октавиан переманил к себе эти два легиона, оставшиеся в тылу у Антония. Помимо этих двух легионов, на его стороне были все ветераны Цезаря, примерно от пятнадцати до двадцати тысяч человек; таким образом, в двадцать лет он самовластно располагал армией, которая была вдвое сильнее армии Антония.

И вот тогда он открыто проявил все свое сочувствие к Бруту и Кассию, примкнув к сенату, к знати и к помпеянцам. Случай благоприятствовал ему. Под его начальством было сорок тысяч солдат. Он предложил двинуться на помощь Дециму Бруту и избавить сенат, Рим и весь мир от Антония.

В ответ раздался радостный крик. Сенат нашел, наконец-то, нужного человека.

Октавиан, внучатый племянник Цезаря, сделавшись помпеянцем, объединил все партии. Он был отправлен вместе со своей сорокатысячной армией оказать помощь Дециму и разгромить Антония.

Но, как это всегда происходит с недоверчивыми седобородыми стариками, несколько особо седобородых сенаторов настояли на том, чтобы сенат придал Октавиану наставников.

И ему придали двух только что назначенных консулов: Гирция и Пансу.

Теперь сенат был уверен, что, находясь под их присмотром, Октавиан нигде не споткнется.

Однако Октавиан добился, чтобы возвращение Брута и Кассия было отложено до разгрома Антония.

Это было не вопросом политики, а всего лишь простой предосторожностью.

Октавиан направился к Мутине.

Цицерон остался в Риме на положении полновластного диктатора.

Он ослеп от тщеславия, обезумел от спеси.

Вот что он писал в те дни Бруту: