Воспоминания Горация

— Да вот же подросток, чей образ явился мне во сне! Этим подростком был Октавий.

Когда он впервые надевал мужскую тогу, его туника с широкой пурпурной полосой неожиданно разорвалась на обоих плечах, словно перерезанная невидимыми ножницами, и упала к его ногам. Из чего многие сделали вывод, что этот предызбранный отрок навяжет свои законы всему сословию, которое носит такую тунику, то есть сенаторам.

Мы видели, что по возвращении из Испании он отправился в Аполлонию и продолжил там свое обучение.

Как-то раз он вместе со своим товарищем Агриппой поднялся в обсерваторию астролога Феогена.

Агриппа хотел узнать свой гороскоп.

Услышав предсказание астролога и найдя, что тот предсказал его другу невероятно великое будущее, Октавий отказался выслушивать собственный гороскоп, ибо опасался очутиться позади Агриппы. Но, уступив настояниям друга, он согласился сообщить Феогену день и обстоятельства своего рождения. Не успел он договорить, как астролог упал к его ногам и простерся перед ним ниц, словно перед богом.

Это дало Октавию такую уверенность в своем будущем, что он обнародовал свой гороскоп и отчеканил медаль с изображением созвездия Козерога, под которым был рожден.

И потому, когда в Аполлонии стало известно об убийстве Цезаря и о том, что Цезарь назначил его своим наследником, он ни на минуту не сомневался в своей судьбе.

Он принял наследство, что было серьезным решением со стороны человека, не обладавшего природной храбростью. Ведь его первым чувством, несомненно, был страх, поскольку он боялся всего: жары — и летом, выходя на воздух, всегда надевал широкую шляпу; холода — и зимой постоянно носил шерстяные чулки; грозы — и не мог удержаться от дрожи, когда грохотал гром, хотя, надо сказать, у него был повод испытывать такой страх, ибо однажды, когда он переходил через Альпы, молния ударила в землю всего лишь в нескольких шагах от него, что заставило его по возвращении построить в ознаменование своего спасения храм Юпитера Громовержца.

Однако то, за чем отправился в Рим дерзкий юноша, было куда хуже, чем жара, куда опаснее, чем холод, куда страшнее, чем молния с громом.

Это были два недруга, звавшиеся Брутом и Кассием.

Это был друг, звавшийся Антонием.

Это была кровавая месть, направленная на преследование всего сословия патрициев. Если эта месть не осуществится, то впереди смерть или, по крайней мере, вечное изгнание.

Если она осуществится, то впереди власть и все ее последствия: оппозиция, борьба, опасность; если опасности удастся избежать, то впереди двадцать лет войны; предстоит кормить ветеранов, умирающих от голода, и платить им жалованье; предстоит разгромить или усыпить сенат и, наконец, предстоит выплатить по триста сестерциев каждому гражданину; считай, таковых четыреста тысяч душ, и вы получите, на круг, сто двадцать миллионов сестерциев.

Предстоит поддерживать обременительную дружбу с Антонием. Ведь Цезарь назначил Антония хранителем своего завещания, хотя, скорее, тот сам назначил себя хранителем завещания Цезаря. Каждый день в это завещание вносились какие-нибудь новые приписки в пользу Антония. А сей потомок Геркулеса был весьма прожорлив и переваривал золото столь же быстро, как и заглатывал его.

Правда, Антонию было свойственно прибегать к хитроумным уловкам. Однажды, находясь в Афинах и не имея денег, он возымел мысль жениться на Минерве.

Минерва была богиней афинян, так что они должны были дать за ней приданое.

Это приданое обошлось афинянам в четыре миллиона сестерциев.

Так вот, ни одно из этих соображений не остановило Октавия. Он выехал из Аполлонии, причем всего лишь с двумя спутниками: со своим другом Агриппой и своим наставником Аполлодором Пергамским.

Правда, налицо были предзнаменования, способные ободрить его, а он всегда верил предзнаменованиям.

В тот момент, когда Октавий вступал в Рим, на безоблачном горизонте вдруг появилась радуга и тотчас в гробницу его родственницы Юлии, дочери Цезаря и жены Помпея, столь горячо любимой при жизни и так быстро забытой после смерти, ударила молния.

Октавий счел молнию, ударившую в гробницу его родственницы Юлии, добрым для него предзнаменованием.

И он отважно вступил в Рим.

В ту пору это был щуплый юноша девятнадцати лет от роду, худой и мертвенно-бледный. Одна нога у него была слабее другой, что заставляло его слегка прихрамывать. У него были большие зеленоватые глаза, светившиеся странным блеском; сросшиеся брови, нос с горбинкой и редкие зубы, мелкие и желтые.

Те, кто видел, как он проходит мимо них, были далеки от догадки, что они видят перед собой будущего властелина мира.

Властелином мира в то время был Антоний; Антоний был властелином Рима, а властвовать над Римом означало властвовать над миром.

Эту верховную власть обеспечило ему бегство Брута и Кассия.