И тогда, видя, что ей больше нечего делать на Форуме, где от мертвого тела, костра и курии не осталось ничего, кроме пепла, толпа разделилась на два отряда: один ринулся поджигать дом Анния Милона, который после того, что произошло, не счел благоразумным возвращаться в Рим; другой — осаждать дом интеррекса Эмилия Лепида, чтобы вынудить его назначить комиции и избрать консулами Гипсея и Сципиона, друзей Клодия.
Однако Лепид, подозревавший о каком-нибудь покушении такого рода, собрал у себя в доме вооруженную стражу, встретившую приверженцев Клодия градом стрел; на протяжении почти двух часов осаждающие неиствовали возле дома, но в итоге были отогнаны от него, понеся немалые потери.
Тогда они вернулись на Форум, похитили из святилища Либитины консульские фасции и принесли их к жилищам Сципиона и Гипсея.
Тем временем прошел слух, что в город вернулся Помпей. Тотчас же огромная толпа устремилась к его дому, располагавшемуся, как уже было сказано, у слияния Священной и Киприйской улиц. Призывая его громкими криками, одни предлагали ему звание консула, другие — диктатора.
Но, то ли вернувшись, то ли нет, он не подавал признаков жизни.
И тогда толпа снова ринулась к дому Эмилия Лепида.
На этот раз осаждающим удалось выломать дверь, и, ворвавшись в дом, они принялись опрокидывать изображения предков хозяина, рвать ткавшиеся в соседних комнатах ткани и сожгли ложе Корнелии, жены Лепида.
К счастью, поскольку это произошло лишь к концу второго дня осады, в тот самый момент, когда еще немного и, вне всякого сомнения, нападавшие убили бы Лепида, на помощь к нему пришел отряд приверженцев Анния Милона, который и сам вернулся в Рим, пренебрегая всей этой народной ненавистью и намереваясь противостоять ей.
Вскоре волнения приняли настолько серьезный характер, что, как это обычно бывало в опасные переломные моменты, сенат издал постановление, повелевавшее интеррексу и народным трибунам предпринять меры, дабы Республика не понесла никакого ущерба.
Наконец, поскольку волнения продолжали усиливаться и многие утверждали, что единственное средство остановить их состоит в том, чтобы назначить Помпея диктатором, в пятый день до мартовских календ 703 года от основания Рима, в силу сенатского постановления, предложенного Бибулом и интеррексом Сервием Сульпицием, Помпей был объявлен единоличным консулом.
Как только это объявление прозвучало, Помпей появился снова.
Он согласился стать единоличным консулом и немедленно вступил в должность.
Я же вследствие этих волнений получил право три дня подряд не посещать школу магистра Орбилия, так как отец не хотел в подобных обстоятельствах разлучаться со мной.
Чтобы быть на высоте доверия, которое оказал ему сенат, назначив его единоличным консулом, Помпей должен был восстановить спокойствие.
Сделать это он мог легко, так как Клодия, нарушавшего спокойствие, больше не было.
Прежде всего, следовало выказать себя беспристрастным.
Первым свидетельством этой беспристрастности стало его согласие привлечь Анния Милона к суду по требованию тех, кто выдвигал против него обвинения.
Так что Анний Милон был предан суду, обвиненный одновременно в насильственных действиях и в незаконном домогательстве.
Естественно, своим защитником он выбрал Цицерона.
Третий день до апрельских ид тоже стал для меня неучебным днем, поскольку мой бедный отец повел меня на Форум, дабы я был свидетелем победы Цицерона, его героя.
С утра этого дня, в который должны были состояться судебные прения, все таверны в Риме были закрыты.
Мы с великим трудом пробились сквозь военное оцепление, которое Помпей разместил вокруг Форума.
Впрочем, в глаза бросалось лишь сияние лат и мечей; более двух тысяч солдат окружили судейское возвышение и расположились на ступенях храмов.
Что же касается самого Помпея, то он в окружении отборной гвардии стоял под перистилем храма Сатурна.
Милон хорошо знал своего друга Цицерона. Ему было известно, что тот не особенно храбр.
Накануне толпа осыпала Цицерона оскорблениями, его называли разбойником и наемным убийцей; договорились до того, будто это он посоветовал совершить убийство.
Милон не хотел, чтобы подобная сцена повторилась в тот день, когда его защитник нуждался в полнейшем присутствии духа.
И потому он распорядился доставить его на Форум в закрытых носилках.
Правда, когда Цицерон вышел из них и внезапно увидел себя окруженным людьми с оружием в руках, эти военные приготовления испугали его куда больше, чем если бы он привыкал к их виду постепенно.
Когда обвинители закончили свои выступления, настал его черед говорить.
Цицерон поднялся, подождал несколько минут, пока шум, последовавший за речами его противников, не стих; провел рукой по лбу, тяжело вздохнул, желая смягчить судей; окинул печальным и умоляющим взглядом толпу, хрустнул пальцами и, наконец, явно охваченный неистовым волнением, дрожащим голосом начал свою речь.
Возможно все это, вплоть до дрожащего голоса, было умело разыгранной комедией, однако при первых же произнесенных им словах приверженцы Клодия прервали оратора злобными воплями, смешанными с угрозами.