Воспоминания Горация

Угрозы оказали действие.

Между тем Помпей, поклявшийся до конца быть беспристрастным, приказал прогнать смутьянов с Форума, нанося им удары мечом плашмя; однако, поскольку эти смутьяны стали оскорблять солдат, которые их вытесняли, те, вместо того чтобы придерживаться указаний Помпея, то есть бить мечом лишь плашмя, принялись наносить рубящие и даже колющие удары. Возможно, это была сила привычки, но в итоге раздались подлинные крики боли. Семь или восемь человек были ранены, а двое убиты.

Цицерон подумал о том, что может случиться с ним на обратном пути, и мысль эта сильно встревожила его.

Он возобновил свою речь, однако удар ему был нанесен; тщетно друзья Милона аплодировали ему и кричали: «Хорошо! Очень хорошо!» — речь его оставалась слабой, вялой, а местами просто невнятной.

Короче, это был страшный провал.

Но что поразило меня во время этого суда, так это спокойствие и уверенность обвиняемого. На вид ему было от сорока до сорока пяти лет. Это был человек с чрезвычайно резкими чертами лица, наделявшими его всеми признаками решительности. Вместо того чтобы унижаться перед народом и выглядеть просителем в глазах судей, вместо того чтобы в знак смирения отрастить бороду, волосы и облачиться траурную одежду, он, видимо, уделил своей внешности и своему наряду больше внимания, чем обычно, сильно отличаясь в этом отношении от своих друзей, подчинившихся принятым условностям.

Все то время, пока Цицерон говорил, Милон неотрывно смотрел на него и в его взгляде было больше жалости к адвокату, чем страха за него.

Наконец, Цицерон закончил свою речь; он сам ощущал ее слабость и укоротил ее.

Затем членам суда раздали небольшие вощеные таблички из самшита, шириной в четыре пальца. Каждый из судей должен был написать на них начальную букву своего решения:

либо А — «absolvo»,[33] либо С — «condemno»,[34] либо N и L — «non liquet».[35]

Голосуя, все эти судьи старались скрыть от чужих глаз надпись на табличке, ибо в равной мере было опасно голосовать как в пользу обвиняемого, так и против него. Лишь один из них, уже лысый, хотя и в расцвете сил, с крючковатым носом, с живыми глазами и резко очерченным подбородком, облаченный в более чем простую одежду, во всеуслышание проголосовал за оправдание.

Я услышал, как вокруг меня все стали шептать:

— Катон! Катон! Катон!

— Гляди хорошенько, — сказал мне отец, — ибо, возможно, ты видишь сейчас перед собой единственного честного человека во всем Риме.

Я вгляделся в Катона и прекрасно помню его, хотя видел его тогда в первый и последний раз.

Позднее, в Афинах, я завязал дружбу с его сыном.

Подсчитали голоса.

На тринадцати табличках стояла буква А.

На тридцати восьми — буква С.

Раз так, то на таблички с буквами N и L можно было уже не обращать внимания.

Квестор поднялся и, в знак скорби сорвав с себя тогу, с печальным и торжественным видом произнес среди гробовой тишины:

— Посему Анний Милон заслуживает изгнания, а его имущество должно быть продано; в соответствии с этим мы постановляем лишить его воды и огня.

Это была формулировка приговора, обрекающего человека на изгнание.

Решение суда было встречено бешеными рукоплесканиями; как мы уже говорили, то было самое тяжелое наказание, какое можно было применить в отношении римского гражданина.

В тот же вечер Милон отбыл в Массалию, значительный город Нарбонской Галлии.

Публикация «Oratio pro Milone»,[36] которой мы все располагаем, исправленная и дополненная, — это не та речь, какую Цицерон произнес в суде, а та, какую он послал Милону в Массалию.

Уверяют, что, читая ее, Милон воскликнул:

— Ах, Цицерон, Цицерон! Если бы ты говорил так же, как написал, Милон не лакомился бы теперь фигами в Массалии!

Самое сильное воспоминание, оставшееся у меня от того дня, это зрелище Помпея, стоящего в окружении своей гвардии, с консульским жезлом в руке, на ступенях храма Сатурна.

Он в точности соответствовал тому представлению о боге Марсе, какое сложилось у меня с детства.

IX

Крассу поручено вести войну против парфян. — Дурное впечатление, которое будущая война производит в Риме. — Кто такие парфяне. — Красс. — Его жадность. — История с соломенной шляпой. — Под каким предлогом Помпей обложил данью Египет и разграбил Иудею. — Его мотивы удалить Красса из Рима. — О чем, возможно, думал Цезарь, развлекаясь ловлей жемчуга. — Бунты против Красса. — Проклятия трибуна Аттея. — Он обрекает Красса, Рим и самого себя подземным богам.

Чтобы до конца отследить весь этот период нашей истории, занятый Цицероном, Клодием и Милоном, я обошел молчанием несколько важнейших событий, которые следует здесь упомянуть.