Воспоминания Горация

Он укрылся в Пренесте, считая свое дело погибшим, как вдруг ему доложили о прибытии гонца от Красса.

Сулла уже был готов излить весь свой гнев на этого человека, но тот неожиданно рассказал ему, как о чем-то совершенно естественном, что Красс и его марсы случайно столкнулись на своем пути с самнитской армией, напали на нее и в разгар сражения, закончившегося их победой, убили Телезина и взяли в плен его легатов Брута и Цензорина, а затем преследовали обратившееся в бегство войско до Антемн.

Это казалось куда большим чудом, чем если бы удар молнии поразил предводителей самнитов, а землетрясение поглотило их войско.

О самнитах, поставивших перед этим Рим и Суллу на край гибели, речь больше не шла.

Благодаря своей победе Красс получил должность претора, а затем ему было поручено командование в войне против Спартака.

Командовал он в этой войне настолько успешно, что Помпей, посланный ему на помощь, прибыл в тот момент, когда военные действия были почти закончены.

Помпей вышел из положения, позволив себе остроумное высказывание.

— Красс победил мятежников, — заявил он, — я же победил сам мятеж.

В итоге Красс получил лишь овацию, тогда как Помпей — триумф, что нисколько не примирило его с Крассом.

Все в Риме знали о некой соломенной шляпе, висевшей в прихожей Красса и служившей не ему, хотя он и был совершенно лыс, а ритору Александру.

Ритор Александр был любимцем Красса, и тот, отправляясь обедать за город, нередко брал его с собой, чтобы развлечься в дороге и за столом.

В этом случае он одалживал ритору упомянутую шляпу, позволяя ему проделывать в ней путь туда и обратно.

Но по возвращении он забирал ее обратно и снова вешал на гвоздь.

И потому в связи с этой забавной историей Цицерон сказал о Крассе:

— Подобный человек, будь он даже в десять раз богаче, никогда не станет властелином мира.

Тем не менее однажды Красс открыл свой денежный сундук, причем в тот момент, когда этого менее всего ждали.

Сделал он это с целью одолжить тридцать миллионов сестерциев Цезарю, который, пребывая в квартале Субура под надзором своих кредиторов, не мог уехать из дома, чтобы исполнять должность претора в Испании.

Правда, Красс знал, что такое претура.

В том краю, которым претор управляет, он назначает встречу своим кредиторам и там расплачивается с ними деньгами, украденными им у своих подопечных.

Догадывался ли Красс, решив вывести Цезаря из затруднительного положения, о гениальности этого человека, которую никто еще не предполагал в нем?

Это сделало бы честь его прозорливости.

Но не в том ли, скорее, заключалось дело, что, как поговаривали, жена Красса владела ключом от его денежного сундука, подобно тому, как Цезарь владел ключом от спальни жены Красса?

Впрочем, как мы видели, в определенных обстоятельствах Красс не торговался.

Оправдание Клодия обошлось ему почти так же дорого, как и преторская должность Цезаря.

Однако, то ли из страха, то ли по забывчивости, то ли не имея такой возможности, Клодий не сумел предоставить Крассу командование в войне с парфянами, которого тот так домогался.

Потребовалась диктатура Помпея.

Но почему Помпей позволил себе совершить подобный промах?

Дело в том, что по части денег Помпей не отличался безупречностью.

Скажем о том, что произошло между Помпеем и египтянами по поводу Птолемея Флейтиста.[37]

Побочный сын Птолемея Сотера II, Птолемей Авлет, то есть Флейтист, был не в ладах со своими подданными.

В те времена, как еще и сегодня, Рим был международным судом.

Любой царь, имевший повод жаловаться на свой народ, и любой народ, имевший повод жаловаться на своего царя, взывали к Риму.

Рим выносил приговор, и приговор этот не подлежал обжалованию.

И вот царь Птолемей приехал в Рим.

В Риме он отдал себя под покровительство Помпея.

Два года спустя Габиний, легат Помпея, восстановил Птолемея на престоле.

Вслед за тем Габиний отправил Помпею уйму миллионов, да и сам домой вернулся с миллионами.

Эти миллионы не давали Крассу уснуть.

Габиний обобрал Египет, Габиний обобрал Иудею, он хотел обобрать Селевкию и Ктесифон, но всадники, придя в ярость оттого, что Габиний ничего не оставил тем, кто пришел туда после него, написали Цицерону.

Цицерон, всегда готовый кого-нибудь обвинить, обвинил Габиния.

Однако за спиной Габиния он обнаружил Помпея; как я уже говорил несколькими строками выше, Габиний воровал не только для себя.

Цицерон понял, что он зашел куда-то не туда; он отправился к Помпею и принес ему извинения, однако Помпею этого было недостаточно.

Помпей не только убеждал Цицерона, что Габиний ничего не воровал, но и доказывал ему, что Габиний — честнейший человек на свете.

Как только это было доказано, у Цицерона не оказалось больше никакого повода выступать в суде против Габиния, и вместо этого он выступил в его защиту.

Однако в конечном счете все это сильно раздосадовало его. Он написал Аттику, и как-то раз Аттик показал мне и сыну Катона письмо, написанное по данному поводу великим оратором.

Я прочитал там фразу, запавшую мне в память: