Воспоминания Горация

Несомненно, последняя из них слабее остальных, но вспомним, что Лукреций умер в сорок шесть лет, да еще какой смертью! Вспомним, что это роковое помешательство, которым он был обязан любовному зелью Луцилии, постоянно усиливалось, коль скоро оно привело его к самоубийству. Несомненно, Лукрецию не хватило времени внести исправления в шестую песнь. Разве Вергилий, неподражаемый Вергилий, в своем завещании не приказал сжечь последние шесть глав «Энеиды»?

Великая заслуга Лукреция, по моему мнению, заключается в умении быть тем, кем я всегда стремился быть сам, — латинским поэтом. Будучи чуть моложе Цицерона и Цезаря, чуть старше Саллюстия, принадлежа к благородному семейству Лукрециев и имея возможность — ибо ему были присущи и дарования, и красноречие — принять участие во всех гражданских смутах своего времени, он предпочел покой, заполненный работой, почестям, которые в своих стихах провозгласил ничтожной суетой. Так что следует воздать честь Лукрецию, ибо он принадлежит к избранному кругу тех, кто сумел привести в полное соответствие не только свою жизнь и свои сочинения, но и свою смерть и свои верования, пусть даже ошибочные.

На его гробнице можно было бы поместить такую эпитафию: «Не веря в бессмертие души, Лукреций умертвил свое тело, полагая, что, прекратив жить, он прекратит страдать».

Вернемся, однако, к Орбилию и тому роду занятий, какой он вменял в обязанность своим ученикам. Чтобы лучше понять характер образования, которое получала римская молодежь, необходимо бросить взгляд на национальную римскую литературу и на то, что она представляла собой до проникновения греческого начала в латинское образование.

В первом стихотворном письме из моей второй книги посланий, адресованном императору Августу, я высмеиваю манию нынешней литературной критики, которая была и, боюсь, будет манией, а скорее, методой критиков во все времена, заключающейся в том, чтобы вечно уничижать живых авторов, превознося мертвых. Такое неуклонное уничижение особенно заметно происходит в наше время. Для каждого из нас имеется дубина, которой его пытаются прикончить. Ну а для тех, кто сменил поэтический жанр, имеется даже не одна дубина, а две. Вергилия, поэта пасторального, колотили, пуская в ход Феокрита. Вергилия, поэта эпического, колотили, пуская в ход Гомера.

Я глубоко убежден в том, что Елисейские поля существуют — либо в каком-нибудь неведомом уголке нашего земного шара, либо на одной из звезд, сияющих над нашими головами, — и что тени великих людей воскресают, беседуют, бродят в густой тени деревьев и по берегам прохладных ручьев, как это говорят поэты и как это без особой надежды говорю я сам; и я глубоко убежден, что мой дорогой Вергилий прогуливается там рука об руку с Гомером, называющим его своим сыном, и с Феокритом, называющим его своим братом, и что тот и другой высказывают ему сожаления по поводу огорчений, которые доставили ему критики, пуская в ход их имена.

Вернемся к моему посланию, адресованному Августу.

В этом послании я говорю: