Воспоминания Горация

Таким образом Ливий Андроник поставил на сцене, переведя их, старые греческие трагедии, сюжетами которых служили истории Аякса, Елены, Эгисфа, Гермионы, Персея, Ио, Ахилла и Троянского коня. Он сочинил комедию под названием «Кинжал», содержащую стих, простотой которого восторгался Орбилий:

Ответ мне дай: клопы то были, блохи или вши?

Более того, Ливий Адроник пытался перевести «Одиссею» Гомера. Должен сказать, что он приложил огромные старания для того, чтобы остаться верным тексту оригинала, и в этих его стараниях ему помогали сатурнийские стихи, удачно выбранные для того, чтобы приспособиться к требованиям греческого гекзаметра.

Кстати сказать, Цицерон был далек от того, чтобы с пренебрежением относиться к старому трагику.

«Когда я читаю его, мне чудится, — говорит он, — что перед глазами у меня стоит одна из тех скульптур богов и героев, изваянных Дедалом, которые, хотя и оставляя желать лучшего в отношении жизненности и изобразительности, обладают, тем не менее, огромной выразительностью и необычайным величием».

Но, о великие боги, как же далеко все это от стихов моего славного Вергилия и трагедий моего дорогого Вария!

Особенно далеко это от его трагедии «Фиест», которую упорно приписывали Вергилию, настолько мелодичным языком он заставляет говорить сына Пелопа.

Что же касается Невия, то здесь все обстоит совершенно иначе, и есть частица правды в том, что я сказал о нем:

Невий у всех и в руках и в умах, как будто новинка…

Эта насмешка, если читатель того пожелает, может стать похвалой, ведь Невий не переводчик, а римский поэт, принадлежащий к настоящей поэтической школе. Он, как Тиртей, был поэтом и солдатом и воспевал Регула, под начальством которого служил.

Но прежде всего он был сатирическим поэтом, преданным своему народу.

Упрекая Метеллов в бездарности, называя их выскочками и провозглашая их одним из бедствий отечества, он говорил о них:

На гибель Риму в нем консулы Метеллы.

На этот стих Метеллы ответили стихом, содержавшим недвусмысленную угрозу:

Dabunt malum Metelli Naevio poetae.[45]

И они сдержали слово, эти славные Метеллы! Невий, преданный суду за клеветнические стихи, был приговорен к весьма суровому тюремному заключению, в котором Плавт изображает его сидящим с подпертой ладонью головой, под охраной двух стражников, не покидающих его ни днем, ни ночью, но и выйдя откуда, он тотчас же возобновил выпады против своих врагов.

На сей раз он был подвергнут изгнанию и удалился в Утику, где и умер подобно тому, как Сципион умер в Литерне.

Сципион, умирая, сказал: «Неблагодарная отчизна, даже и кости мои тебе принадлежать не будут!»

Невий, умирая, написал:

Когда б бессмертные могли о смертных плакать,
Над Невием-поэтом плакали бы Музы.[46]
С тех пор как он в обитель Орка погрузился,
Забвенью предал Рим язык латинский.

Не будем забывать, что именно Невий ввел в трагедию и комедию драматический стих, трехстопный и шестистопный, стих, рожденный для действия, как я первым сказал, воздавая должное Невию.

Ливий ограничился тем, что перенес греческую комедию в римский театр. Невий создал латинскую комедию.

Вспомним, что грубые фарсы, именуемые ателланами, были этрусскими.

Комедии Ливия были всего лишь комедиями плаща.

Комедии Невия — это комедии тоги.

Цицерон сказал об эпохе, в которой писал Невий: «Век, когда говорили на подлинной латыни».

И великий оратор упоминает Плавта и Невия и высказывается о языке, на котором они говорили: «Это городская речь, это исконная латынь, это народный говор».

После Невия идет Энний, замеченный на Сардинии Катоном, который отыщет его на самых нижних должностях в армии, привезет в Рим и сделает римским гражданином; Энний, сочинивший для гробницы Сципиона следующую эпитафию, менее известную, чем та, которую мы привели выше и которую сочинил сам Сципион:

Здесь покоится тот, кому ни соплеменник, ни враг
Почести должные в меру деяний не в силах воздать.

А в своих гекзаметрах, за каждым из которых следует пентаметр, он, говоря все о том же Сципионе, а точнее, заставляя говорить самого Сципиона, восклицает: