Воспоминания Горация

Если, как вина, стихи время делает лучше, хотел бы
Знать я, который же год сочинению цену поднимет?
Если писатель всего только сто лет назад тому умер,
Должен быть он отнесен к совершенным и древним иль только
К новым, нестоящим? Пусть точный срок устранит пререканья!
«Древний, добротный — лишь тот, кому сто уже лет после смерти».
Что же? А тот, кто погиб лишь месяцем позже иль годом, —
Должен он будет к каким отнесен быть? К поэтам ли старым,
К тем ли, на коих плюет и нынешний век и грядущий?
«С честию будет причтен к поэтам старинным и тот, кто
Месяцем только одним или целым хоть годом моложе».
Пользуясь тем (из хвоста я как будто у лошади волос
Рву понемногу), один отниму и еще отнимать я
Стану, пока не падет, одураченный гибелью кучи,
Тот, кто глядит в календарь и достоинство мерит годами,
И почитает лишь то, что Смерть освятила навеки.
Энний, что мудр и могуч был, Гомером вторым величался
(Критики так говорят), — заботился, видимо, мало,
Чем Пифагоровы сны и виденья его завершатся.
Невий у всех и в руках и в умах, как будто новинка, —
Разве не так? До того все поэмы, что древни, священны!
Спор заведут лишь о том, кто кого превосходит, получит
Славу «ученого» старца Пакувий, «высокого» — Акций;
Тога Афрания впору была, говорят, и Менандру,
Плавт по примеру спешит сицилийца всегда Эпихарма,
Важностью всех побеждает Цецилий, искусством — Теренций.
Учит их всех наизусть и их, в тесном театре набившись,
Смотрит влиятельный Рим, и их чтит, причисляя к поэтам,
Чтит от времен Андроника до наших времен неизменно!
Правильно смотрит толпа иногда, но порой погрешает.
Если поэтам она удивляется древним, их хвалит,
Выше и равным не чтит никого, то она в заблужденьи;
Если ж она признает, что иное у них устарело,
Многое грубым готова назвать и многое вялым, —
С этим и я соглашусь, и сам правосудный Юпитер.
Я не преследую, знай, истребить не считаю я нужным
Ливия песни, что, помню, драчливый Орбилий когда-то,
Мальчику, мне диктовал. Но как безупречными могут,
Чудными, даже почти совершенством считать их, — дивлюсь я.
Если же в них промелькнет случайно красивое слово,
Есть один иль другой отыщется стих благозвучный, —
Всю он поэму ведет, повышает ей цену бесправно.
Я негодую, когда не за то порицают, что грубо
Сложены иль некрасивы стихи, а за то, что недавно.
Требуют чести, награды для древних, а не снисхожденья…
Кто же и салиев песнь восхваляет, стремясь показать всем,
Будто он знает один то, что нам непонятно обоим, —
Тот рукоплещет, совсем не талант одобряя усопших:
Нет, это нас он лишь бьет, ненавидя все наше, завистник!
Если б и грекам была новизна, как и нам вот, противна,
Что же было бы древним теперь? И что же могли бы
Все поголовно читать и трепать, сообща потребляя?[41]