Он настолько выделился своей храбростью, что Геллий ходатайствовал об оказании ему воинских почестей.
Но Катон отказался, заявив, что не сделал ничего такого, что заслуживало бы подобного поощрения; ну а поскольку Катон не принял награды, ее не осмелились принять и другие.
Все знают, какие услуги оказывают соискателям должностей, добивающимся голосов избирателей, люди, которым вменено в обязанность называть соискателям имена тех, к кому они обращаются.
Люди эти именуются номенклаторами.
Так вот, был принят закон, запрещавший соискателям иметь номенклаторов. Никакого смысла выставлять свою кандидатуру больше не было. Ну кто в состоянии знать в лицо, по имени и по их жизненным обстоятельствам двести тысяч римских граждан, к которым нужно обращаться с речами и лестью на протяжении пяти или шести дней, предшествующих выборам?
Катон стал добиваться должности военного трибуна.
В итоге он один неукоснительно придерживался нового закона, посрамив тем самым всех своих соперников.
Но кто обладал такой памятью, как у Катона? Впрочем, память — это дар богов, кичиться которым можно не более, чем быть красивым перед лицом тех, кто уродлив, и статным перед лицом тех, кто горбат или хром.
У Катона были крепкие, как у атлета, ноги. Будучи ребенком, он выигрывал все награды в соревнованиях по бегу; став мужчиной, он всегда передвигался пешком, даже если предпринимал поездку в качестве магистрата и за государственный счет.
Его друзья, его слуги, короче, все, кто в том или ином качестве сопровождал его, ехали верхом; но, с какой бы скоростью они ни передвигались, Катон всегда шагал вровень с ними, в крайнем случае позволяя себе держаться за холку лошади того, с кем он беседовал.
Это порождало у варваров, края которых Катон посещал, превратное представление о величии римского народа, когда они видели, как посланец этого народа путешествует, словно слесарных дел мастер или подмастерье каменщика, которые бродят в поисках заработка.
Вот, впрочем, какова была его манера действовать в ходе путешествия.
Еще на рассвете он отправлял верхами своего повара и хлебопека туда, где предполагал остановиться на ночлег; если в том городе или в той деревне у Катона был друг или знакомый, он предпочитал не беспокоить местные власти и являлся к этому человеку, а если таковых не имелось, то на постоялый двор.
Но попадались такие местности, где у Катона не было ни друга, ни знакомого и где нельзя было отыскать постоялого двора.
И тогда приходилось обращаться к местным властям, которые по ордеру на расквартирование вынуждены были определить Катона на жительство.
Однако случалось, что местные власти не хотели верить тому, что говорили посланцы Катона, и обращались с ними презрительно, по той причине, что те говорили с ними вежливо, поскольку Катон запрещал им прибегать к крикам и угрозам.
И тогда, не пускаясь в лишние препирательства, посланцы Катона удалялись.
По прибытии, как следствие их недостаточной настойчивости, Катон обнаруживал, что ничего не готово. Видя это, он останавливался при въезде в город, где его дожидались незадачливые посланцы, садился на свою дорожную кладь и говорил:
— Пусть ко мне приведут магистратов.
Однако зачастую магистраты отказывались являться, ибо они не могли поверить, что претор или наместник провинции проявляет по отношению к ним столько предупредительности.
Тогда он сам шел к ним и называл себя.
Убедившись, что они действительно имеют дело с Катоном, магистраты рассыпались в извинениях.
В ответ он ограничивался таким увещеванием:
— Негодяи! Оставьте эту привычку грубо обращаться с незнакомцами, ибо не только Катонов вы будете принимать у себя. Пытайтесь при помощи услужливости ослабить властность людей, которые только и ищут повода силой отнять у вас то, чего вы не хотите дать им добровольно.
Однажды, причем в очередной раз, Катону пришлось увидеть, столкнувшись с тем, как встречают простого вольноотпущенника, насколько его собственный образ действий выходит за рамки нравов того времени.
Вступив в Сирию и, по своей привычке, передвигаясь пешком, среди своих ехавших верхом друзей и слуг, он на подступах к Антиохии внезапно увидел множество людей, выстроившихся двумя рядами по обочинам дороги: с одной стороны стояли богато наряженные мальчики, а с другой — юноши в длинных плащах.
Во главе их находились облаченные в белое мужчины с венками на голове.
На сей раз Катон подумал, что кто-то проболтался о его прибытии и городские власти Антиохии и ее обитатели приготовили ему такую встречу.
Заранее примирившись с почестями, которые ему готовились оказать, и в утешение мысленно говоря себе, что ничего не сделал для того, чтобы дать к ним повод, он направился навстречу всей этой толпе.
В то же самое время от жителей города отделился человек с посохом в руке и с венком на голове и, подойдя к Катону, обратился к нему со следующими словами:
— Добрый человек, не встречал ли ты по пути прославленного господина Деметрия и не можешь ли ты сказать нам, насколько далеко еще он отсюда?