Воспоминания Горация

Тот, чье имя не называют, это Цезарь.

Катон в свой черед поднимается на трибуну.

Катон — человек рассудочный.

Ему понятно, что миновали те времена, когда можно было взывать к патриотизму; да Катону просто рассмеялись бы в лицо, если бы он воззвал к этому изначальному божеству, столь безоговорочно преданному забвению ныне.

Нет, в этом отношении Катон — человек своего времени.

Вот что говорит Катон:

— Именем бессмертных богов заклинаю вас: вас, для кого ваши дома, ваши статуи, ваши земли, ваши картины всегда имели бо́льшую цену, чем Республика. Если вы хотите сохранить эти богатства, какого бы характера они ни были, эти предметы вашей нежной привязанности, если вы хотите сберечь досуг, необходимый для ваших утех, выйдите из вашего оцепенения и возьмите заботу о государстве в свои руки!

Речь Катона вызывает крики одобрения со стороны всех богачей.

Однако народ просто покачивает головой и готов поддержать Катилину.

И что же делает Катон? Катон заставляет раздать народу хлеба на двадцать восемь миллионов сестерциев. Но не от имени Катона — ведь не Катона предстояло спасать, — а от имени сената.

И народ встал на сторону сената.

При виде этого Катилина покинул Рим, что означало проигрыш партии. Бегство Катилины придало храбрости Цицерону.

Он выпустил вперед Силана, одного из своих людей.

Силан обвинил Катилину, обвинил его сообщников и высказался за то, чтобы применить к ним высшую меру наказания.

Но тогда взявший слово Цезарь произнес настолько искусную речь о необходимости милосердия, что Силан, испуганный тем, что зашел чересчур далеко, заявил, что под высшей мерой наказания он подразумевал не смертную казнь, а всего лишь изгнание, ибо римский гражданин не может быть приговорен к смерти.

Подобное малодушие возмутило Катона.

Он поднялся и принялся опровергать Цезаря.

Вследствие этой речи Цицерон, почувствовав, что сенат на его стороне, вопреки всем законам приказал удавить Лентула и Цетега.

Узнав об их смерти, Цезарь настолько хорошо понял, какая опасность угрожает ему самому, что он поднялся, ринулся к двери, выскочил на улицу и отдался под защиту народа.

Но как раз на выходе он едва не был убит всадниками, то есть сторонниками Цицерона.

Однако народ, под защиту которого отдался Цезарь, не мог помешать выдвижению против него обвинений.

Против него раздались три голоса:

голос квестора Новия Нигера,

голос трибуна Веттия

и голос сенатора Курия.

Курий первым сообщил о заговоре и в числе других заговорщиков назвал Цезаря.

Веттий пошел еще дальше. Он заявил, что Цезарь был причастен к заговору не только своими речами, но и писаниями.

Цезарь натравил на своих обвинителей народ, подобно тому как на диких зверей натравливают собак.

Новий был брошен в тюрьму за то, что он взялся быть судьей старшего по должности.

Что же касается Веттия, то у него захватили и разграбили дом: его мебель разнесли на куски и выбросили в окно, а с ним едва не поступили так же, как с его мебелью.

Рим охватили сильные беспорядки.

Трибун Метелл, который только что вступил в свою должность и на котором лежала обязанность положить конец беспорядкам, предложил призвать Помпея в Рим и поставить его во главе всех дел.

Цезарь, желая завязать дружеские отношения с Помпеем, присоединился к трибуну Метеллу.

Народ принялся кричать: «Помпея! Помпея!»

Лишь один Катон воспротивился этой диктатуре, и воспротивился ей так, как умел противиться Катон: с железной стойкостью.

Метелл столковался с Цезарем.

— Вызови в Рим своих гладиаторов, — сказал он ему, — а я вызову своих рабов.

Цезарь владел школой гладиаторов в Капуе. Они содержались там за его счет. Во время своего эдилитета он выставил на ристалище шестьсот гладиаторов.

А поскольку Цезарь отличался необычайной человечностью и, когда какой-нибудь гладиатор оказывался ранен, приказывал заботиться о нем так, как если бы тот был человеком, гладиаторы благоговели перед ним, как если бы он был богом.

Попутно скажем, что в те времена всякий знатный римлянин содержал за свой счет определенное число гладиаторов, но, так как подобное роскошество то и дело приводило к кровавым стычкам, сенат принял закон, согласно которому никто не имел права держать в Риме более ста двадцати гладиаторов.

По этой причине четыреста или пятьсот гладиаторов Цезаря и находились в Капуе.

Накануне того дня, когда Помпея должны были по предложению Метелла и Цезаря назначить диктатором, Катон, хотя он прекрасно знал, что завтра ему может грозить гибель, поужинал как обычно и, поужинав, крепко уснул.

Он еще спал, когда Минуций Терм, один из товарищей Катона по должности трибуна, пришел разбудить его.

Они вместе, без всякого оружия, отправились на Форум, прихватив по пути около дюжины своих друзей.

Форум являл собой зрелище куда более страшное, чем в день суда над Милоном; он был заполнен рабами, вооруженными дубинами, и гладиаторами с их боевыми мечами.

Катон пробивается сквозь толпу, выкрикивая на ходу: «Дорогу Катону!», дабы всем было понятно, кого они видят перед собой.