Воспоминания Горация

Причем в случае надобности военный трибун имел право командовать и легионом.

Это и заставило меня сказать в шестой сатире из моей первой книги сатир:

… at olim
Quod mihi pareret legio romana tribuno.[81]

Первым нашим подвигом стал захват в Деметриаде огромного склада оружия, которое еще по приказу Цезаря было запасено для парфянского похода, а теперь ждало отправки к Марку Антонию. Этот первый успех обеспечил нам поддержку со стороны всех царей и всех правителей окрестных земель.

Внезапно Бруту стало известно, что Гай Антоний, брат Марка Антония, отбывает из Брундизия и направляется к Аполлонии и Диррахию, чтобы принять на себя командование войсками, находившимися под начальством Ватиния. Речь шла о том, чтобы упредить его и завладеть этими войсками до его прибытия; противные ветры делали такой налет вполне возможным, хотя Гаю Антонию нужно было проделать лишь тридцать лиг, а нам — сорок.

Так что Брут немедленно выступил в поход, взяв с собой всех солдат, какие были у него под рукой, и даже не найдя времени на то, чтобы присоединить к ним легион, в котором служил я; при этом, несмотря на сильнейший снегопад и бездорожье, он шел со своим войском так быстро, что оставил далеко позади себя подсобный отряд, который нес продовольствие.

Но, когда он уже был на подступах к Диррахию, им овладел тот странный недуг, который врачи именуют волчьим голодом: он заключается в беспрестанном чувстве голода, который ничем нельзя утолить.

Положение было тем более серьезным, что в войске, как я сказал выше, полностью отсутствовало продовольствие. Брут впал в обморочное состояние, из которого ничто не могло его вывести, как вдруг его солдатам пришла в голову мысль подойти, подавая знаки дружелюбия, к караульным, охранявшим ворота города, и рассказать им о положении, в котором оказался Брут. Когда прозвучало имя Брута, столь почитаемое даже врагами, двое караульных отделились от своих товарищей, вошли в город и вернулись оттуда, нагруженные провизией, которую они пожелали сами отнести больному.

Брут был глубоко тронут их поступком и потому, захватив спустя какое-то время город, обошелся чрезвычайно милостиво не только с этими солдатами, принесшими ему еду, но и со всеми горожанами.

Тем временем Гай Антоний, прибывший морским путем, уже вступил в Аполлонию и оттуда дал приказ всем войскам, размещенным на побережье, присоединиться к нему. Как раз в это время Диррахий сдался, и Гай Антоний, видя у жителей Аполлонии немалую расположенность последовать примеру своих соседей, покинул город, уведя с собой почти всех цезарианцев, и отступил к Буфроту. Однако Брут бросился в погоню за ним столь стремительно, что настиг его в дороге и изрубил в куски три его когорты.

Гай Антоний решил, что ему посчастливится больше, если он выступит против Цицерона Младшего, спешившего на помощь Бруту, но и тут потерпел полную неудачу. Вскоре в нескольких дневных переходах оттуда он увяз в болотах, и Брут настиг его там, получив возможность уничтожить всех его солдат вместе с ним. Однако он ограничился тем, что окружил его войска, приказав своим солдатам щадить людей, которые вот-вот станут их товарищами; именно так и случилось, поскольку солдаты Гая Антония сдались сами и выдали своего полководца.

И вот тогда проявилась неподдельная доброта души Брута. Вместо того чтобы обходиться с Гаем Антонием как с врагом и пленником, он обходился с ним как с другом и гостем; распознав великодушие Брута, Гай Антоний попытался взбунтовать его солдат.

Однако те, будучи преданными своему полководцу, схватили Гая Антония, связали и привели к Бруту. На сей раз Брут вполне мог бы предать его смерти. Кто угодно признал бы правоту Брута, а солдаты были настолько раздражены против Гая Антония, что требовали поручить им эту казнь. Дело дошло до того, что Брут, желая спасти ему жизнь и опасаясь, что солдаты выйдут из повиновения, решил схитрить.

— Я намерен бросить его в море, — сказал он. — Раз у него связаны руки и ноги, он не сможет спастись.

И в самом деле, вызвав капитана одного из своих судов, он тихим голосом дал ему приказ, который солдаты сочли распоряжением избавиться от Гая Антония и с гиканьем и угрозами сопроводили пленника до берега.

Однако распоряжение, данное капитану, состояло не в том, чтобы утопить Гая Антония, а в том, чтобы отвезти его на корабль, где он должен был в полной безопасности оставаться в качестве пленного.

Эта снисходительность возмутила Цицерона. Адвокат Цицерон, приказавший удавить Лентула и Цетега, не понимал императора Брута, помиловавшего Гая Антония.

Он написал ему письмо, полное упреков.

Я находился подле Брута, когда прибыл курьер с этим посланием.

— По правде сказать, — промолвил Брут, — эти миролюбцы весьма свирепы.

И он дал мне прочесть письмо Цицерона, в то время как сам написал ответ, доставить который должен был тот же самый курьер.

— У меня нет нужды спрашивать тебя, — сказал я Бруту, — последуешь ли ты совету Цицерона предать Гая Антония смерти.