С помощью Частной оперы, которую он основал в 1897 году, С.И. Мамонтов намеревался влить свежую струю в стоячие воды московской оперы, которые грозили медленно, но верно замерзнуть в ледяной атмосфере Императорских театров. Мамонтову более всего хотелось расширить репертуар своего театра, сделать его более современным в сравнении с государственными оперными театрами. Римский-Корсаков, например, которого в музыкальных кругах считали ультрамодернистом, постоянно сталкивался с огромными трудностями в попытках поставить свои сочинения на каждой из сцен Императорских театров Москвы или Петербурга. С.И. Мамонтов сделал своей целью открыть дорогу новым и многообещающим талантам во всех областях, будь то певцы, художники или музыканты, перед которыми двери придворных театров, с их атмосферой холодной и пуританской чопорности, были наглухо закрыты. Среди первых артистов, приглашенных Мамонтовым в свой театр, помимо Рахманинова, был Федор Шаляпин, художники Коровин и Серов, а также высокоодаренные Врубель, его жена Забела-Врубель (несравненная исполнительница женских партий в сказках Римского-Корсакова) и многие другие.
Первый дирижер Мамонтовской оперы, Эспозито, отнюдь не был большим музыкантом, однако обладал огромным опытом и знаниями и знал наизусть бесчисленное множество итальянских и русских опер. Рахманинов принял предложение Мамонтова без колебаний[61]
, так как профессия дирижера казалась ему очень привлекательной. Он не подозревал о терниях, которые густой изгородью окружали дорогу дирижера со всех сторон. Помимо всего прочего работа в качестве дирижера давала ему солидную материальную основу, что имело для него немаловажное значение, поскольку несколько раньше ему пришлось взять на себя заботу о своей матери, жившей в Санкт-Петербурге. Но радость от этого назначения длилась не больше года.Рахманинов продолжает:
«Что могло быть для меня приятнее предложения Саввы Ивановича Мамонтова? Я чувствовал, что могу дирижировать, хотя и не имел ни малейшего представления о технике дирижирования. Благодаря юношеской самонадеянности я рассматривал это обстоятельство как незначительную деталь. При мысли о том, что я могу бросить столь же ненавистные для меня, сколь и для моих учеников, уроки по фортепиано, я почувствовал, как меня переполняет восторг. На этих страницах я хотел бы выразить искреннее сочувствие моим бывшим ученикам и попросить у них прощения за свои уроки. Теперь я понимаю, как они должны были страдать.
Так как я никогда не дирижировал оперой, Эспозито посоветовал мне взять партитуру, хорошо знакомую оркестру, хору и солистам. Выбрали «Жизнь за царя» Глинки. Теперь я могу сказать, что с точки зрения дирижера это одна из самых трудных опер, которые я знаю. В ней множество ловушек – таких, например, как сцена в лесу, где хор поляков ни разу не меняет ритма мазурки и поет на три, в то время как оркестром надо дирижировать на четыре. Этот кусок труден даже для опытного дирижера. Чего же можно было ожидать от меня? К тому же, как это прекрасно известно, каждая оперная постановка страдает от недостаточного количества репетиций. В данном случае Эспозито, невзлюбивший меня как непрошеного соперника, постановил, что хватит и одной репетиции. Я могу положа руку на сердце сказать, что знал эту оперу так же хорошо, как Эспозито. Я подготовился очень тщательно и действительно знал назубок каждую ноту партитуры. Пока играл оркестр, все шло прекрасно, но как только вступали певцы, происходила полная катастрофа и воцарялся хаос. Я оказался совершенно беспомощным. Эспозито сидел в зале и, не говоря ни слова, иронически улыбался. Мамонтов бегал взад и вперед в ужасном волнении, то и дело давая полезные советы, продиктованные свойственным ему здравым смыслом. Но мне от этого было мало пользы. В ужасе и отчаянии я довел репетицию до конца. Ко всем прошлым разочарованиям теперь добавилось еще одно: я оказался несостоятелен и как дирижер.