Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном

«Мои родственники сказали доктору Далю, что он любым путем должен избавить меня от апатии и добиться, чтобы я снова начал сочинять. Даль спросил, что именно они хотели, чтобы я сочинил, и получил ответ: «Концерт для фортепиано». Тот, который я обещал лондонской публике и в отчаянии отложил. В результате, лежа в полудреме в кресле доктора Даля, я изо дня вдень слышал повторявшуюся гипнотическую формулу: «Вы начнете писать концерт. Вы будете работать с полной легкостью. Концерт получится прекрасный». Всегда одно и то же, без пауз. И хотя это может показаться невероятным, лечение действительно помогло мне. Уже в начале лета я снова начал сочинять. Материал переполнял меня, с каждым днем во мне оживали новые музыкальные идеи – их оказалось значительно больше, чем требовалось для концерта. К осени я закончил две части, Анданте и Финал, и наброски Сюиты для двух фортепиано, чей номер – ор. 17 – показывает, что я закончил Сюиту раньше, чем Фортепианный концерт. Две части Концерта (ор. 18) я сыграл этой же осенью на благотворительном концерте, руководимом Зилоти. Это был один из так называемых концертов в пользу Дамского благотворительного тюремного комитета в московском зале Благородного собрания, которые с большим блеском проводила княжна Ливен, член Комитета по облегчению участи заключенных. На концерты приглашались всегда самые известные московские исполнители, потому что они собирали огромную аудиторию. Я помню, что на них выступали такие артисты, как Изаи, Казальс, и московские – Шаляпин, Брандуков и я. Две части моего Фортепианного концерта были приняты публикой весьма благосклонно. Это обстоятельство настолько укрепило мою веру в себя, что я снова с большим увлечением начал сочинять. Весной я закончил первую часть Концерта и Сюиту для двух фортепиано. Я обрел веру в свои силы и мог теперь позволить себе подумать об осуществлении заветной мечты: полностью посвятить два года сочинению. Это предполагало выполнение двух условий: я должен был освободиться от других обязанностей, и в первую очередь от уроков по фортепиано, а также иметь достаточно денег, чтобы мои тело и дух находились в согласии. Конечно, главной проблемой оставались деньги, потому что их наличие позволяло разрешить и все остальные. Я обратился к Зилоти, моему единственному состоятельному родственнику, и спросил его, достаточно ли он верит в мое будущее как композитора, чтобы помогать мне в течение двух лет. Зилоти удовлетворил мою просьбу без колебаний и в следующие два года регулярно выделял деньги на мое содержание.

Я ощущал, что лечение доктора Даля поразительно укрепило мою нервную систему. Из чувства благодарности я посвятил ему свой Второй концерт. Так как сочинение пользовалось в Москве большим успехом, все думали и гадали, какое отношение может иметь к нему доктор Даль. Истина, однако, была известна только Далю, Сатиным и мне.

В течение двух лет я непрестанно сочинял и написал много крупных и небольших вещей: Сонату для виолончели (ор. 19), посвященную Брандукову, кантату «Весна» на слова Некрасова (ор. 20), двенадцать романсов (ор. 21), «Вариации для фортепиано на тему Шопена» (ор. 22) и прелюдии для фортепиано (ор. 23). Кантата впервые была исполнена в Москве на концерте, который давало Московское филармоническое общество. Все остальные сочинения я впервые исполнял на «Тюремных концертах», о которых уже рассказывал. Цикл ор. 21 открывался романсом «Судьба» на слова Апухтина; я использовал для него первую тему из четырех нот бетховенской Пятой симфонии (тема судьбы). Я посвятил романс Шаляпину, и он впервые исполнил его на одном из концертов княжны Ливен в 1900 году[64]. Этот романс, который Шаляпин пел изумительно и который в течение многих лет был «ударным номером» его репертуара, мы исполняли в Москве и других городах бесчисленное количество раз.

Гутхейль платил за мои произведения неслыханные по тем временам для России деньги. За каждый романс – двести пятьдесят рублей, в то время как в издательстве Беляева высшей ставкой за романс было сто рублей – без всяких исключений. В связи с этим расскажу историю, которая немало меня позабавила. Один из моих родственников, член правительства, о котором я уже упоминал в связи с первым представлением оперы «Алеко», отличался не только умом, но и страстной любовью к музыке. Будучи большим почитателем цыганских песен, он написал даже два романса, которые были изданы. Однажды он пошутил:

– Не так уж плохо, Сергей. Вы получаете за вашу музыку больше денег, чем любой из русских композиторов. Теперь следом за вами иду я, мне заплатили по сто семьдесят рублей за каждый из романсов.

Я любил моего кузена, который нередко проявлял большое чувство юмора. Опаздывая к обеду, что было в порядке вещей для него, он на нежные упреки жены обыкновенно шутливо отвечал:

– Что поделаешь? Россия велика, а я – один.