Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном

Понятно, что растущая в Москве и за ее пределами слава Рахманинова-композитора и его несравненная популярность как пианиста и дирижера не слишком способствовали «уединению» и творческой работе. Квартиру на Страстном бульваре постоянно осаждали друзья, поклонники обоих полов, агенты и бизнесмены всех видов. Имя Рахманинова в концертной программе, вне зависимости от того, в каком качестве и как долго он будет выступать, действовало на публику как магнит и обеспечивало полный сбор; его участие в любом мероприятии, было оно связано с его профессией или нет: на вечерах, в клубах, в обществах, – становилось гарантией их качества. Но и помимо музыкальной славы могучая индивидуальность Рахманинова, благородство характера, серьезность и искренность его натуры создали ему непререкаемый и уникальный авторитет среди москвичей. Нет более весомого доказательства его художественного бескорыстия, чем пренебрежение деньгами и карьерой в пользу уединения, необходимость в котором была продиктована исключительно творческими соображениями.

В первое десятилетие XX века атмосфера в Москве достигла кульминации своего художественного развития. Она была до такой степени насыщена различными явлениями искусства, что москвичи, с неустанным энтузиазмом чутко реагировавшие на каждое истинное художественное достижение, начали ощущать даже некоторую подавленность. На Театральной площади смотрели друг на друга два театра, Большой и Малый. Большой предлагал оперу с Шаляпиным, Собиновым, госпожой Неждановой, Баклановым и другими, равно как и балетных звезд, перед которыми вскоре склонилась вся Европа. В Малом театре вы могли насладиться игрой несравненной госпожи Ермоловой (русская Ристори), великолепными актерами Правдиным и Ленским и госпожой Садовской, комической актрисой, которой не было равных. Неподалеку располагалось незамысловатое здание Московского Художественного театра, где Станиславский вместе с его потрясающей труппой каждым спектаклем являли новые художественные откровения и начинали новую эпоху в театральном искусстве. К этому списку можно добавить и Новый театр, колыбель задушевной русской комедии, с актерами высочайшего уровня и ярко выраженными индивидуальностями. Состязались между собой три различных серии симфонических концертов, соперничая в представлении самых интересных и прекрасных программ в исполнении солистов и дирижеров высочайшего ранга. Это были Филармонические концерты, где с неизменным энтузиазмом встречали Артура Никиша, регулярно выступавшего с оркестром каждый год, наряду с Мотлем, Феликсом Вайнгартнером, – словом, самыми выдающимися европейскими дирижерами. Проходили, кроме того, концерты Императорского музыкального общества под руководством Сафонова, где, кроме него самого, дирижировали такие знаменитые гости из Санкт-Петербурга, как Римский-Корсаков, Глазунов и многие другие. И наконец, третья серия: Новый симфонический концертный союз, созданный виртуозом-контрабасистом и дирижером Сергеем Кусевицким. Вдобавок к этим сериям устраивались так называемые «Керзинские концерты», по инициативе московского адвоката Керзина (страстного любителя музыки), который достиг в своем начинании замечательного уровня музыкального исполнительства. Эти последние концерты были посвящены исключительно музыке русских композиторов.

На Рахманинова был огромный спрос повсюду. Все эти организации боролись и интриговали друг против друга, чтобы заполучить Рахманинова. Светская жизнь Москвы, с ее горячими личными контактами и пышными банкетами, начинавшимися в полночь и нередко заканчивавшимися к утру, требовала и в самом деле много сил.

Да, при таких обстоятельствах самым лучшим было оставить родной «город изящных искусств» (Москва, безусловно, заслуживала такого названия) и искать мира и уединения, которые одни только могли благоприятствовать необходимой внутренней сосредоточенности для плодотворной творческой работы.

Рахманинов и его семья – потому что тем временем, к общей радости супругов, у них появилась маленькая дочурка Ирина – двинулись к Бресту и сели в экспресс, помчавший их через Варшаву к германской границе.

«Я удрал от своих друзей, – сказал Рахманинов, улыбаясь, с глубоким удовлетворением, одному знакомому, которого случайно встретил на улицах Дрездена зимой. – Пожалуйста, не выдавай меня!»

Глава восьмая. Дрезденская идиллия. 1906—1909