Почему Рахманинов выбрал своим убежищем Дрезден? Что он надеялся найти в городе на Эльбе? Ответ прост. Как сказал однажды о себе Густав Малер: «Я музыкант, и этим все объясняется». Те же слова мог произнести и Рахманинов. Самые важные решения в его жизни диктовались непосредственно и единственно музыкой. Во время предыдущего визита в Дрезден он услышал «Мейстерзингеров» под управлением Эрнста фон Шуха. Это наполнило его таким воодушевлением, что он решил предпочесть всем прочим именно это место, где в постановке оперы удалось достигнуть чудес точности, дисциплины и могучего вдохновения. Не менее важным, быть может, оказалось и то обстоятельство, что Лейпциг, где в «Гевандхаузе» дирижировал концертами Артур Никиш, находился менее чем в двух часах езды от Дрездена. Рахманинов безоговорочно преклонялся перед гением Ники-ша. Он ценил его выше всех современных дирижеров и рассматривал каждый концерт под управлением Ники-ша как важное событие в собственной жизни, мельчайшие детали которого жили в нем последующие годы. Никиш обладал поистине высшим гением дирижирования, особенно в интерпретации сочинений Чайковского, остававшегося идеалом для Рахманинова. И по сей день никто не только не превзошел его, но и не сравнялся в исполнении произведений Чайковского. Причина состояла, должно быть, в неподдельном и беззаветном восхищении дирижера русской музыкой и ее мастерами. Благоговение Рахманинова доказывает, что эта любовь была щедро вознаграждена.
Композитора привлекало также спокойное достоинство Дрездена, который в то время был столицей Саксонского королевства. Ранним утром его прекрасные сады и парки словно манили на прогулки по берегам Эльбы, где поневоле вспоминались другие берега – родные берега реки Волхов.
Осенью 1906 года Рахманинов с семьей поселился в домике, окруженном садом и стоящем в глубине спокойной Сидониенштрассе. Главным предметом мебели в весьма скромном жилище стал концертный рояль «Бехштейн», который занимал всю комнату. Строгое уединение трех лет, проведенных Рахманиновым в Саксонии, прерывалось лишь поездками на родину в семейное имение Сатиных Ивановку. Эти поездки спасали всю семью от накатывающих приступов ностальгии, то и дело всерьез угрожавших ей. Все в Дрездене было замечательно: опера, в особенности вагнеровский репертуар под руководством Шуха; изумительные концерты в лейпцигском «Гевандхаузе»… Ничто не тревожило покоя, в котором нуждался композитор, и никто не нарушал его глубокую сосредоточенность ненужными визитами и излишними расспросами. Никто не мешал ему. Быть может, именно этого ему и недоставало? Как он тосковал временами по друзьям, от которых сбежал! С каким удовольствием повидался бы с ними. Ведь несмотря на крайне замкнутый характер Рахманинова, натура его была такова, что он нуждался в обмене мнениями – правда, надо признаться, только в тех случаях, когда речь шла о музыке. В Москве стоило ему лишь подать знак, и все молодые композиторы стекались в его дом: Метнер, Гедике, Морозов, братья Эдуард и Юлий Конюсы, равно как виолончелист Брандуков, Танеев и многие другие. Они играли друг другу свои последние сочинения, обсуждали музыку, горячо спорили о жгучих проблемах, с ней связанных, а порой переходили и к другим темам. Нельзя отрицать – на это уходила бездна времени, но такое общение будоражило мысли и чувства. В Дрездене же его недоставало. В течение довольно продолжительного времени, прошедшего с тех пор, как Рахманинов поселился здесь, робость, не вполне даже осознанная, заставляла его сохранять строжайшее инкогнито. В результате он оказался изолированным от общества и музыкантов, которые не подозревали о том, что среди них живет Рахманинов.