Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном

С Московским Художественным театром связано еще одно из моих воспоминаний. После ранней смерти постоянного композитора театра Ильи Саца меня попросили написать что-нибудь в его память. Нисколько не умаляя характерного таланта Саца, я все же не находился в числе его поклонников. Безусловно, он обладал индивидуальностью, и это отчетливо выражалось в его музыке, но меня раздражал недостаток музыкального образования и настоящего мастерства. Однако, чтобы доставить удовольствие Станиславскому и Художественному театру, я приготовился сделать все, что в моих силах, особенно потому, что это было связано с намерением подержать вдову, оказавшуюся в чрезвычайно стесненных обстоятельствах. Мне передали все оставшиеся фрагменты его музыки и предложили выбрать то, что, на мой взгляд, представляло наибольшую ценность. Я не мог заставить себя исполнить эти произведения на концерте в их оригинальном варианте, как это планировалось, и передал отрывки композитору Рейнгольду Глиэру, который заново инструментовал их для оркестра. В таком виде я продирижировал сюитой «Синяя птица» (по пьесе Метерлинка), вальсом к «Дням нашей жизни» (Леонид Андреев) и мелодрамой на стихи Алексея Толстого, которую великолепно продекламировал Москвин (неподражаемый исполнитель роли царя Федора) на концерте, посвященном памяти Ильи Саца, проходившем в зале Благородного собрания[79].

Вскоре после этого Станиславский обратился ко мне с предложением написать музыку к постановке драмы Блока «Роза и крест». Но, несмотря на столь желанный для меня контакт с Художественным театром, я отказался: я не разделял восторга большинства труппы по отношению к этому произведению.

Вернемся к нашему рассказу. Летом 1908 года Рахманинов добровольно положил конец своему пребыванию в Дрездене[80]. Если жизнь в городе на Эльбе не оправдала всех его надежд и ожиданий, то только потому, что не сумела оградить его одиночество от бесконечных просьб, с которыми обращался к Рахманинову музыкальный мир России и континента. Но он всегда будет вспоминать об этом городе с чувством, окрашенным некоей ностальгией. Действительно, не этот ли город подарил ему многие часы глубокого творческого удовлетворения? Разве не здесь он провел много счастливых дней в тесной близости со своей семьей и дружбе со Струве? В дальнейшем он не раз будет возвращаться сюда на более или менее продолжительные сроки.

По возвращении в Россию Рахманинов поехал в Ивановку, родовое поместье Сатиных в Тамбовской губернии, где он обыкновенно проводил лето[81]. Это имение, знакомое Рахманинову с раннего детства, находилось в пятистах километрах южнее Москвы, в плодородном черноземном крае. Основные интересы всех помещиков и сельских жителей были, естественно, сосредоточены на сельских проблемах. Ведение хозяйства оживленно дискутировалось и было центром всеобщих забот. Рахманинов, проведший детство среди совершенно других пейзажей, в северной России, отличавшейся разнообразным и красивым ландшафтом, поначалу скучал от однообразия и пустынности полей южной России. Он не мог привыкнуть к простиравшейся до самого горизонта плоской равнине, чья монотонность не прерывалась ни единым леском, рощей или хотя бы единственным кустиком. Но постепенно в нем стала расти любовь к этим бескрайним пространствам, сокращающим расстояния, сладостному аромату лугов, ничем не стесняемой свободе.

От отца Рахманинов унаследовал страсть к лошадям. Он ездил верхом, скакал, как заправский наездник, и находил большое удовольствие, тренируя необъезженных коней. Каждую свободную минуту, которую он мог вырвать из своего по минутам расписанного дня, Рахманинов проводил в нолях. Едва ли кто-нибудь из встречных, видя, как он с трудом вышагивает по свежей борозде за плугом, мог вообразить, что высокий фермер в сапогах для верховой езды, в просторной рабочей рубахе, с неизменной сигаретой в зубах – величайший музыкант своего времени. Вздыхая, Рахманинов часто завидовал своему шурину Сатину и всем, кто был меньше занят, не должен был писать и изучать партитуры, играть на фортепиано и мог посвящать больше времени сельским заботам.

Рахманинов потратил немало денег на поместье, покупая сельскохозяйственные машины, племенной скот, прекрасных лошадей и прочес. Его глубоко огорчал каждый просчет в управлении имением, причем отнюдь не с материальной точки зрения, но потому, что не сбывались ожидания. С другой стороны, каждый успех в посевной или обработке полей, удача в коневодстве наполняли его радостью, а новые статьи дохода приводили в хорошее настроение. Я бы хотел упомянуть здесь, что незадолго до начала мировой войны Рахманинов выкупил Ивановку у своего свекра и совместно с шурином взял на себя управление имением[82].