Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном

Вскоре, однако, он начал тосковать по континенту, сильно отличающемуся своей атмосферой от Нового Света. Когда дочери обосновались в Париже, он уже не мог оставаться в Соединенных Штатах и на лето уезжал оттуда. Стоило начать цвести лугам и деревьям, как его неудержимо влекло на благословенные равнины Belle France[115]. Там он проводил каждое лето, чаще всего под Парижем, в старинной сельской местности, которую мы уже описывали в предисловии. Поэтическая обстановка запущенного старого парка, огороженного высокими стенами, мирная тишина прудов, заросших лилиями, наведенные над водой ветхие мостики, вид обширных, выжженных солнцем лугов, укутанных спускающимся туманом, – все это приближало его к утерянному раю старой русской помещичьей усадьбы сильнее, чем прозаическая упорядоченность американской фермы.

Но лишь в 1931 году Рахманинов купил себе небольшое владение на озере Люцерн в Швейцарии[116]. Новый дом тоже – поскольку это первое и необходимое условие для счастья – находится максимально далеко от дороги, гудящей бесконечным потоком мчащихся по ней машин с туристами. Рахманинов устроился здесь согласно своему вкусу: мы надеемся, что, окруженный немыслимой красотой гор, он, быть может, снова встретится со своей музой и она одарит его творческим вдохновением, которого ему так долго недоставало.

Последнее выступление Рахманинова в Европе, в Скандинавии, состоялось в 1918 году, а предыдущий концерт в Европе[117] – даже еще раньше, приблизительно в дрезденский период. После долгого отсутствия[118] он в 1928 году снова появился в концертных залах Европы, и где бы ни играл Рахманинов – в Берлине, Мюнхене, Вене, Париже, Лондоне, Праге или Будапеште, – его повсюду встречал все тот же безграничный энтузиазм публики. Мощь его индивидуальности, абсолютная честность и искренность игры заставляют публику, независимо от национальной принадлежности, всецело отдаваться чарам его обаяния.

Огромный успех европейских турне Рахманинова стал причиной того, что он – или его менеджер – в 1929 году временно сократил число концертов по другую сторону океана. Теперь план концертных турне Рахманинова выглядит приблизительно так: в течение первой половины сезона – с октября по декабрь – он играет в Европе: во второй половине – с января по апрель – в городах Северной Америки. Очередность может быть и обратной, но это не сказывается ни на основном принципе концертного плана, ни на количестве концертов в Новом и Старом Свете.

Неустанная концертная деятельность Рахманинова в залах всего мира, к которой прибавилась еще гораздо более напряженная работа с звукозаписывающими фирмами, требующая максимальной концентрации, поглотила все его время[119]. Достойно всяческого сожаления, что Рахманинов оказался вынужденным пренебречь той стороной своей творческой индивидуальности, которая неизмеримо важнее для его посмертной славы, – я имею в виду сочинение. В первые годы жизни в Америке Рахманинов не написал ни одной ноты. Наверное, он страдал от этого так же сильно, как бесчисленные почитатели его творческой музы. Бешеный темп работы, который требовали от него американские концертные менеджеры, не оставлял ни минуты для передышки и того покоя, который требуется для сочинения музыки.

Когда после успешных концертов в Америке он впервые вернулся и Дрезден, его со всех сторон бомбардировали вопросами: какие новые сочинения он написал в Америке? Сколько? Рахманинов молчал. Вопросы становились все более настоятельными.

– Неужели возможно, чтобы за все это время вы не написали ни одной ноты?

– Почему же, – горькая усмешка промелькнула на губах композитора, – я написал каденцию ко второй Рапсодии Листа.

Печальнее ответа не придумаешь, но он близок к правде. Хотя в первые годы жизни в Америке Рахманинов действительно не мог найти достаточно много времени для сочинения, мы должны поблагодарить его за некоторые транскрипции, которые принадлежат теперь к величайшим сокровищам фортепианной литературы. Это Менуэт из сюиты Бизе «Арлезианка», вальсы «Радость любви» и «Муки любви» Крейслера, песня Шуберта и, не так давно, Прелюдия, Гавот и Жига из скрипичной Партиты ми минор Баха, а также Скерцо из музыки Мендельсона к комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь».

Два вальса – это, быть может, единственные произведения, которые могут встать в один ряд с такими великими примерами, как «Венские вечера» Листа и вальсы Штрауса – Таузига.