Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном

И только в два последних года в Америке созидающая муза Рахманинова вновь пробудилась для самостоятельной и блестящей творческой работы. Он написал Четвертый фортепианный концерт до минор (ор. 40) и произведение для хора и оркестра – «Три русские народные песни» (ор. 41), где хор (альты и басы) поет в унисон нерифмованные строфы, а оркестр живо и юмористически иллюстрирует содержание текста. Тексты и мелодии этих песен, которые были совершенно неизвестны за пределами родных мест (в основном самых отдаленных уголков России), Рахманинову подсказали в Нью-Йорке исполнительница русских народных песен Надежда Плевицкая, с успехом концертировавшая в Нью-Йорке, и Федор Шаляпин, выкопавший их из неисчерпаемой сокровищницы своей памяти[120]. Первое исполнение их в Америке состоялось в Филадельфии[121] под руководством Стоковского. В Европе Рахманинов впервые сыграл свой Четвертый фортепианный концерт в Берлине[122] в Филармоническом концертном зале в сопровождении оркестра под управлением Бруно Вальтера 8 декабря 1931 года. «Русские народные песни» прозвучали в Европе лишь в 1933 году.

Летом 1932 года Рахманинов обогатил мировую фортепианную литературу новым выдающимся сочинением – «Вариациями на тему Корелли» (ор. 42), которые композитор представил публике сам на одном из сольных концертов в Нью-Йорке в сезоне 1931/32 годов[123]. Летом он полностью переделал свою Вторую сонату дли фортепиано, которая в оригинальном варианте отличалась значительно большей строгостью и теперь зазвучала совсем по-иному. В возрожденном виде она скоро, надеюсь, займет подобающее ей место в программах всех достойных пианистов.

Нет сомнений в том, что положение Рахманинова в послевоенные годы изменилось: это уже не чисто национальная знаменитость русского музыкального мира, его имя приобрело всемирную известность. Новый и Старый Свет одинаково отдают должное расцвету великого русского музыканта с почтением, редко встречающимся на обоих полушариях земного шара. Нет страны, где бы со счастливым воодушевлением и от глубины души не платили Рахманинову дань искреннего восхищения.

Интересно сравнить с этим отношение родной страны к всемирному успеху музыканта, который, невзирая на любовь Америки и Европы, по-прежнему привязан всем сердцем к широкой равнине между Вислой и Волгой. Последнее событие повергло меня в величайшее изумление. Я не стану утомлять читателя пересказом ситуации, но удовольствуюсь несколькими цитатами из современной русской критики; они стоят больше, чем сотни страниц добросовестных описаний, и говорят сами за себя.

Один из документов – это статья, опубликованная в официальной московской газете «Правда» в марте 1931 года[124]. Вот она:

О чем говорят колокола

Кто мог представить себе, что сегодня в Москве, в одном из основных залов, могла бы собраться тысячная аудитория, чтобы слушать концерт Лоссова или мистические сочинения Бальмонта, Гиппиус или Мережковского! Такая мысль кажется совершенно нелепой. Между тем, несмотря на это, нечто подобное – нет, еще гораздо более бесстыдное – недавно имело место в Москве.

В течение двух дней подряд Большой зал бывшей Консерватории был битком набит странной аудиторией, состоявшей из „бывших“.

На сцене симфонический оркестр, хор и „хорошо известные“ солисты. Атмосфера беспокойная. Исполняются „Колокола“. Это не просто симфония – это целая „мистерия бренчащих колоколов“. Сначала вы слышите маленькие колокола, потом обычные церковные, а затем ритуальные свадебные колокола, которые переходят в мрачную и мистическую ораторию.

На этом фоне звучат следующие слова:

О набат, набат, набат.
Если б ты вернул назад
Этот ужас, это пламя, эту искру, этот взгляд.
Этот первый взгляд огня,
О котором ты вещаешь с плачем, с воплем и звеня!

И наконец, уже в конце, в сопровождении церковного гимна, звонит тяжелый гнетущий похоронный колокол:

С колокольни кто-то крикнул, кто-то громко говорит.
Кто-то черный там стоит,
И хохочет, и гремит.
И гудит, гудит, гудит,
К колокольне припадает,
Гулкий колокол качает.
Гулкий колокол рыдает,
Стонет в воздухе немом
И протяжно возвещает о покое гробовом.

Лица слушателей выражают восторг и энтузиазм. Гремят нескончаемые овации.

Кто же осуществил исполнение этой благочестивой литургии в столице Советской России? Посреди бела дня? Может быть, некое „частное лицо“ вторглось на сцену Большого зала Консерватории?

Нет. Концерт был организован Академическим Большим театром под руководством правительства.