Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном

Из трех оркестровых сочинений, написанных в юности, только одно заслуживает серьезного внимания: симфоническая поэма «Утес» по стихотворению Лермонтова. Это раннее сочинение, часть эпизодов которого, безусловно, вызывает критические замечания, тем не менее неоспоримо доказывает, что Рахманинов родился оркестровым композитором. Он соединяет в себе необычайно тонкое чувство звукового колорита с естественной техникой оркестрового изложения, удивительного в столь юном возрасте. Уже в «Алеко» привлекает внимание удачная инструментовка, которая показывает безусловную оригинальность в звукописи. Это качество вырастает до высокой степени в симфонической поэме или «фантазии для оркестра», как называет произведение сам композитор. Мрачный текст лермонтовского стихотворения неизбежно ведет его к выбору темного оркестрового колорита, где тени властвуют над светом. Обычное для Рахманинова предпочтение, отдаваемое им темным оркестровым краскам, прекрасно согласуется с той философией фатализма, которую мы слышим в его музыке. Так продолжается по сей день. Два других оркестровых произведения того времени – Каприччио на цыганские темы ор. 12 и Первая симфония, носящая несчастливый номер опуса – 13, о которой мы много говорили в пятой главе. После первого исполнения симфонии в Санкт-Петербурге ни одна нота из нее не проникла более в мир. Была ли ее рукопись сохранена московскими музыкальными властями вместе с другими музыкальными «остатками» или она потеряна, мы не узнаем никогда. Над оркестровым Каприччио на цыганские темы ор. 12 доброжелательному критику следовало бы опустить завесу молчания, тем более что это единственное из детищ, от которых их создатель предпочел бы отказаться. Здесь, как и в танцах из «Алеко», интересно отметить слабость композитора к «цыганской музыке», которая, как мы знаем, составляла немалую часть музыки предреволюционной России и высоко ценилась ведущими русскими вокалистами.

Долгое время считалось, что мощь рахманиновского таланта в основном лежит в области сочинения романсов. Это мнение нельзя назвать несправедливым, в особенности если рассматривать самый ранний период творчества Рахманинова. Сегодня мы можем сказать, что и в вокальной музыке он занимает место в кругу лучших русских композиторов. Среди его романсов, в особенности самых ранних, есть, без сомнения, несколько, каждый из которых мог бы принести ему такое же бессмертие в русскоязычном мире, как и его предшественникам, Глинке и Чайковскому, даже если бы он ничего больше не сочинил.

Когда мы говорим о русских композиторах-«вокалистах», нужно прежде всего иметь в виду, что на огромных пространствах, находившихся во власти царя, песня очень долгое время не принимала форму западноевропейских немецких Lieder, характерных в особенности для Шуберта и Шумана. В России процветал так называемый «романс», с любовью взлелеянный Глинкой и его предшественниками (Гурилевым, Варламовым и другими). Это было абсолютно оригинальное явление, основанное на простых мелодических законах народной песни и итальянской канцоны, оказывавших свое главное воздействие с помощью мелодии в сочетании с простейшим аккомпанементом, без всякой цели раскрыть подлинную музыкально-психологическую основу стихотворения. Мусоргский страстно восставал против такого рода вокальных сочинений и стал основателем другого рода русской вокальной музыки. Позднее проблему попытался решить Николай Метнер, но исходя из другой точки отсчета, основываясь более на творчестве немецкого песенного классика Гуго Вольфа. Одновременно романс развивался и в ином направлении, взращивая цветы тончайшей прелести и небывалого аромата. Путь этот вел от Глинки и Чайковского прямиком к Рахманинову, ставшему последним, но отнюдь не «последним» представителем этой школы. И только в самых поздних романсах ор. 38 Рахманинов показывает нам потрясающее изменение стиля. Правда, мы уже видели намеки на него в группе романсов, написанных санных после ор. 26, однако вплоть до ор. 38 он не принимал еще настолько зримых очертаний.

Разница между композитором, пишущим по вдохновению, и тем, кто «работает», заключается в следующем: первый, прочитав стихотворение, немедленно схватывает уже готовую заключенную в нем мелодию, которая сразу же облекается в единственно возможную, продиктованную стихотворением форму, являющуюся музыкальным воплощением слов. Однажды спетая, она уже нерасторжимо связана с этим стихотворением. Следовательно, идея, заключенная в словах, – это решающий фактор для написания вокального сочинения. Рахманиновские романсы, написанные даже в ранний период, часто показывают нам прямую связь с мыслью поэта, и вдохновение, по мановению которого они написаны, часто поднимает их до высот бессмертия. Один или два таких романса мы можем найти в каждой из трех групп романсов – ор. 4, ор. 8 и ор. 14.