Несмотря на высокий уровень произведений, обсужденных выше, рахманиновская муза достигла следующего из тех пиков, которые возвышаются на его пути, в Третьем фортепианном концерте. Как мы уже говорили, компетентные критики будущего, возможно, сочтут, что Третьим концертом начинается «третий период» творчества композитора. Рахманинов никогда не был революционером ни в мыслях, ни в поступках; он не страдал от непредвиденных ударов, его развитие шло не рывками, в болезненных разрывах с духовными ценностями прошлого и триумфальных победах нового, но медленно и постепенно, без сколько-нибудь заметных скачков. Духовный рост этого композитора открывает перед нами картину спокойной, последовательной эволюции, лишенной лихорадочных потуг к новаторству. Отсюда следует, что не слишком легко установить точные моменты, когда в его творчестве наступала новая эпоха, хотя нет сомнения, что перемены произошли где-то на подходах к ор. 30. Они проявляются в изобилии гармонического материала, в вызывающем изумление расширении музыкального кругозора, позволяющем ему писать то, что всего десять лет тому назад заставило бы композитора лишь вздрогнуть с отвращением. Но сочтем ли мы началом нового периода в его творчестве Третий фортепианный концерт или написанный чуть позже ор. 35 – «Колокола», совершенно очевидно, что Третий концерт открывает совершенно новые и прежде неведомые особенности гармонического языка, достаточно существенные для того, чтобы считать их отправной точкой нового, третьего, периода. Абсолютно замечательным в этом сочинении является стремление к строгому тематическому единству, благодаря которому каждый эпизод и его продолжение развиваются непосредственно из тем и их различных ритмических вариаций. Поэтому филигранное густое кружево нот в этом большом произведении не содержит чужеродных ячеек, не являющихся неотъемлемой частью целого. Определение «Фортепианная симфония», которое может быть отнесено также и ко Второму концерту, явилось бы еще более справедливым для этого сочинения. Фортепиано и оркестр слиты здесь в неразрывном единстве, и даже в каденции, где по освященной веками традиции фортепиано остается в одиночестве, постепенно появляются инструменты оркестра, как бы для того, чтобы ответить стремлениям своего «солиста». Я без колебаний утверждаю, что Третий фортепианный концерт Рахманинова достиг уровня, не превзойденного ни его собственными предшествующими произведениями и ни одним из современных произведений в этом жанре. Его темы овладевают нами благодаря своей невероятной выразительной мощи и несравненному мастерству их построения в целом и в каждой детали.
Более чем двадцатилетний промежуток времени, содержащий десять опусов, отделяет Четвертый соль-минорный концерт ор. 40 от Третьего, но в сравнении с Третьим мы не находим здесь какого-нибудь существенного движения. Четвертому фортепианному концерту не одолеть того качественного скачка, который так высоко поднял Третий фортепианный концерт над другими сочинениями Рахманинова, однако он обнаруживает качество, которое мы до сих нор не находили в сочинениях композитора и которое представляется нам чрезвычайно привлекательным. Это полная независимость, спокойствие чувств и их выражения с несколькими вспышками юмора, который сменяет прежнюю суровость невинным весельем. В этом смысле Четвертый концерт Рахманинова напоминает другой Четвертый концерт, в той же тональности, но в ее мажорном варианте, то есть в соль мажоре: Четвертый Бетховена, который, если мы примем во внимание относительные пропорции, занимает среди произведений титана такое же место, как Четвертый концерт Рахманинова среди его произведений. Только один раз мрачная угроза смерти вторгается в это произведение: взрывы ревущих труб прерывают созерцательный покой средней части, но на этот раз мрачный глас предупреждения не воспринимается слишком серьезно. После трехкратного повторения он замирает, и воцаряется спокойное настроение