Восстание

Они вытащили нас из машины и вывели в открытое поле. Затем они заставили нас выстроиться в ряд; около 10 солдат построились прямо напротив нас и щелкнули затворами винтовок. В этот момент к солдатам подбежал офицер и начал отчитывать их. Солдаты, по-видимому, действительно думали покончить с нами. Нас провели в комнату, где продержали около получаса. Все время, начиная с момента, когда нас поймали, мы вынуждены были держать руки вверх. Через полчаса, когда наши руки превратились в камень от недостаточного кровообращения, они бросили нас в кузов большого грузовика и приказали нам лечь на дно кузова. Совершенно случайно они увидели кольцо на безымянном пальце Мордехая и попытались снять его. Кольцо не снималось. Они начали со всей силой дергать Мордехая за палец, пока не решили, что палец сломан, и лишь тогда оставили его в покое. Нас привезли в лагерь ’’анемонов”. Офицер приказал ввести нас в одну из хижин. Она оказалась кухней, которой уже давно никто не пользовался, размерами около 45x15 футов. Здесь они раздели нас, сняли с нас все... но так как на нас были наручники, то одежда осталась висеть на наших руках. Чтобы снять ее, они стали стягивать одежду силой, калеча нам при этом руки. То, что им не удавалось вырвать у нас из рук, они отрезали бритвами. Через пять минут нас оставили буквально в чем мать родила.

Тогда началось организованное избиение. Они били каждого из нас отдельно, а потом всех вместе. В избиении принимали участие четверо или пятеро солдат. Когда уставали одни, их сменяли другие. Они били нас кулаками в голову и ноги, пинали носками сапог под ребра и, особенно, в пах. Среди наших мучителей были два полицейских, которым, видно, поручили охранять нас. Один из них избивал нас большой дубинкой, молотившей изо всех сил по нашим спинам, ногам и животам. Я чуть было не потерял сознание от удара в шею. Это продолжалось до позднего вечера. После захода солнца пришел офицер и приказал им перестать избивать нас, дать нам воды помыться и одеяла для сна. Наши мучители опрокидывали на нас ведра с водой, и каждый из нас должен был мыть товарища. Обливание это мало помогло нам, ибо наши раны кровоточили, и мы тотчас же снова перепачкали друг друга кровью. Все четверо из нас, измазанные кровью, мокрые, голые, дрожащие от холода, улеглись на одеяле, постеленном прямо на цементном полу, и укрылись двумя другими одеялами. Это было все, что они дали нам. Не успели мы забыться тяжелым сном, как пришла охрана, пинками разбудила нас и сорвала с наших дрожащих от холода тел одеяла. Такие визиты повторялись каждые 15 минут.

Перед рассветом они приказали нам снова ’’мыться”. Одеяло, на котором мы лежали, оказалось пропитанным кровью и стало вместо серого бордовым. Когда мы помылись, они выдали нам одежду. Трое из нас оказались без башмаков. Одетые в изодранные лохмотья, мы побежали трусцой под окриками мучителей в ’’медпункт”. На пути каждый солдат, которого мы встречали, считал своим долгом ударить нас кулаком или прикладом винтовки. Разумеется, наша охрана тоже не щадила нас. Мы бежали, подняв руки высоко над головой. В приемной они держали нас около 45 минут, с поднятыми вверх руками, пока не пришел врач.

Врач, пожилой мужчина небольшого роста, осмотрел наши раны и спросил солдат, хотят ли они продолжить ’’игру” с нами. Солдаты ответили утвердительно. ”Ну, ладно, — ответил врач и добавил, — я перевяжу их раны позже”. Они не знали, что я понимаю по английски.

Они заставили нас бежать к хижине, из которой мы пришли. Они снова приказали нам раздеться, вывели нас наружу и облили помоями. Глазевшие на нас солдаты получили приглашение бить нас. В добровольцах недостатка не было. После избиения они снова завели нас в хижину, приказали вымыть пол и смыть пятна крови со стен. Только тогда я увидел, во что превратилась бывшая кухня. На стенах были сгустки запекшейся и засохшей крови, которые нам приходилось скрести ногтями. Они избивали нас, пока мы это делали. Внезапно один полицейский приказал нам стать на колени и целовать цементный пол. Когда мы отказались исполнить это, нас снова избили дубинкой. Но мы не сделали того, что он нам приказал. Они надели на меня еще одну пару наручников. Очевидно, они заметили, что я подстрекал своих товарищей к бунту. Когда они надели на меня наручники, я вообще отказался что-либо делать. Они снова начали бить меня. Наконец, они сняли с меня вторую пару наручников.