Читаем Восстание полностью

Глава XX. ТРАГИЧНЫЙ ДОКУМЕНТ


Британские власти обещали дождаться решения Тайного совета и тем самым ввели нас в заблуждение. Они заявили о том, что отсрочка все еще находится в силе, и обманули нас.

Они разрешили сестре Дова Грюнера, Хелен Фридман, прибывшей специально из США в Палестину, навестить брата в Акко, прекрасно зная, что ждет ее по прибытии.

Через 36 часов после перевода четырех заключенных из Иерусалимской тюрьмы в Акко в стране был введен комендантский час. 700 тысяч людей не имели права оставить свои дома.

Войска, танки и бронемашины окружили древнюю крепость в Акко для того, чтобы гарантировать благополучное прибытие четырех пленных еврейских солдат.

16 апреля 1947 года десятки тысяч людей в Эрец Исраэль включили свои радиоприемники, чтобы услышать утренний выпуск новостей.

Послышался голос диктора. Лея Порат читала официальное коммюнике. Но это не был голос бесстрастного диктора. Это был голос молодой еврейской женщины, потрясенной тяжелым горем.

’’Сегодня утром в тюрьме Акко были казнены Дов Грюнер, Дов Розенбаум, Мордехай Алкоши и Элиезер Кашани”.

К ним даже не был допущен раввин, дабы провести с ними их последние минуты.

В Дове Грюнере кажется были воплощены все благородные качества человеческого духа. В первый вечер Пасхи, полный стольких воспоминаний, сидя за пасхальным столом вместе со своими товарищами, одетыми в красные одежды смертников, и слушая рассказ раввина, обслуживающего узников в Иерусалимской тюрьме, об Исходе, Дов несколько раз предлагал свое место за столом двум британским полицейским, стоявшим на страже в камере смертников. Камера была очень мала; там не хватало места для всех, и Дов, смертник, вкушающий трапезу последней в его жизни Пасхи, вел себя так, как, согласно традиции, положено хозяину, уступая свое место двум чужеземцам, представителям его врага...

Однако, когда Дов Грюнер стоял лицом к лицу с самим врагом, он был несгибаем. В камере смертников в Акко британские офицеры зачитали ему ’’приговор”, подтвержденный их главнокомандующим. Устав требует, чтобы при чтении приговора осужденный вставал. Но Дов отказался встать. Он отказал в своем уважении и им, и их "законам”. Палач попытался заставить его подняться. Они избили его. Но он не сдался; он боролся даже в свои последние минуты, и, поднимаясь на виселицу, он пел.

Вместе с ним пели и его товарищи по камере смертников, поднимавшиеся с ним на виселицу 2 Иехиель Дрезнер, Мордехай Алкоши и Элиезер Кашани. Что только пришлось перенести этим бойцам, когда вместе с четвертым товарищем они попали в руки оккупационной армии? Вот сообщение, которое они передали нам нелегальным путем. Когда читаешь его, то получаешь некоторое представление о том, что происходило в сердцах тех, кто писал эти строки:

”Не доезжая до Вильгельмы, я решил остановить машину и ускользнуть в апельсиновую рощу. Но шофер потерял контроль над автомобилем и врезался в барьер из колючей проволоки, который англичане выставили на дороге. В это же время по нам открыли огонь из пулеметов ’’Брен”. Через несколько минут наш автомобиль был окружен ’’анемонами” с наведенными на нас пистолетами. У нас не было выхода. Элиезер был ранен в спину, а Мордехай шофер в плечо. Пуля вошла в мякоть мышцы и вышла с другой стороны. Как только мы вышли, меня ударили в спину, и я скатился в кювет. Лежа, я услышал выстрел и краем глаза увидел солдата, целившегося в Мордехая. Он выстрелил в Мордехая, промахнулся и убил своего товарища, англичанина. В сердцах он стукнул Мордехая рукояткой револьвера по голове и сбросил его ко мне в кювет. Мы оба, как могли, встали на ноги; держа пистолеы нацеленными на нас, они продолжали избивать нас. Послышались еще выстрелы. Я думал, что они прикончат нас. Когда они, наконец, бросили нас в бронемашину, мы обнаружили там двоих других. Элиезера с ними не было. Мы не видели его больше. Другие тоже не знали, что случилось с Элиезером. Они видели, как он с большим трудом выбирался из джипа. Похоже, что солдаты застрелили его прямо в нашей машине.

В тюрьме нас начали бить. Избиение закончилось лишь примерно в 17.00 на следующий день. Нас били 20 часов подряд.

Они бросили нас бесчувственных в небольшой броневик, где каждого из нас охранял вооруженный солдат. Охрана тотчас вывернула нам всем карманы, приказав поднять руки вверх. Вскоре в их руках очутилось все: наши часы, около 50 фунтов деньгами, бумажники, записные книжки, авторучки, карандаши и даже носовые платки и расчески. Когда все это было закончено, снова началось избиение. Кованые сапоги солдат метили нам в лицо и живот. Когда мы скрючивались от боли, они били нас по лицу, что заставляло нас инстинктивно выпрямляться. Я помню, что у меня из носа текла кровь, как из водопроводного крана. Один солдат крикнул другому веселым тоном: ”Гляди-ка, я сломал ему нос!”

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное