Читаем Восстание полностью

Конечно, Кестлер не обязывался не сообщать о том, как я не выгляжу. Он был очень удивлен тем, что я принял его в темноте. За несколько дней до встречи со мной он встретился с руководителями группы Штерна лицом к лицу. Почему он не мог в таких же условиях встретиться со мной? Ему не было известно, что в то время у Иргуна были особые причины соблюдать крайнюю предосторожность, каких не было у ЛЕХИ. Кестлер не знал также, что я был возможным кандидатом на пост второго помощника третьего служки в синагоге на улице Иегошуа Бин-Нун. Моя борода была крайне важным условием для приобретения мной этого важного поста. Стараясь разгадать загадку, которую я задал ему таинственностью нашей встречи, он, очевидно, поверил слухам о том, что я пытался прикрыть свое уродство пластической операцией. Вероятно, к такому же заключению пришли и те люди, которым он рассказал о разговоре со мной.

Как бы там ни было, после моей беседы с Кестлером британская пресса опубликовала очередную серию небылиц обо мне. Выдумка о том, что я подвергся пластической операции, распространилась по всему миру. Мы были еще больше удовлетворены, когда прочли в популярной британской газете сообщения,

что я подвергся не одной пластической операции, а целым четырем. Не больше, не меньше. Когда я вышел из подполья, некоторые журналисты, главным образом американские, спросили меня, какова доля правды во всех этих рассказах. Я ответил: ’’Совершенно верно. Мне были сделаны четыре пластические операции, но непосредственно перед тем, как англичане покинули страну, я сделал пятую операцию, чтобы восстановить свое настоящее лицо.

Я должен попросить прощения у Артура Кестлера за то, что заставил его просидеть со мной в кромешной тьме на протяжении двух часов и выкурить так много сигарет. Я надеюсь, он простит мне это так же, как и наш добрый друг Иван Гринберг*, которого я также принял в темноте и которому пообещал встретиться еще раз при полном свете. Так и случилось.


* Тогда Менахем Бегин, извинившись перед Иваном Гринбергом за то, что заставил его сидеть в кромешной тьме, вспомнил, что сказал Жаботинский, когда они как-то попытались сообщить ему некоторые секретные сведения, касающиеся Иргуна: "Ради Бога, не говорите мне, не говорите мне. То, чего я не знаю, а абсолютно уверен, что не смогу сообщить другим, даже под пыткой!”


В конце 1946 года в Эрец Исраэль прибыл Кларк Болдуэн, американский конгрессмен, чей визит в Великобританию и на Ближний Восток был одобрен президентом Гарри Трумэном. В Великобритании Кларк Болдуэн встретился с Эттли и другими британскими министрами. Кларк Болдуэн, сочувственно отозвавшийся о нашей борьбе, выразил желание встретиться со мной. Опять друзья мои колебались и предлагалось посадить меня за занавес или в темную комнату. На этот раз я восстал, и было решено принять американского политического деятеля в ’’открытом подполье”.

Встреча должна была состояться на квартире Алекса. Конечно, и на эту квартиру могли нагрянуть британские ищейки. После взрыва в отеле ’’Царь Давид”, отряд британских солдат прибыл на квартиру ’’господина Сломницкого”. ’’Господин Сломницкий” вышел навстречу им, одетый в белый передник, держа в руках большой кухонный нож. Перед англичанами стоял добропорядочный, уважаемый семьянин, воспользовавшийся в связи с комендантским часом вынужденным досугом для приготовления чего-то вкусного. Допрос, поэтому, был краток. Алекс сам постарался, чтобы допрос прошел как можно быстрее. ’’Извините меня, джентльмены, — сказал он, — я жарю картошку и боюсь, что она подгорит”. Солдаты решили не мешать доморощенному повару дожаривать картошку и отправились восвояси. Уж, конечно, в этой-то квартире не скрывались террористы. Между тем, в комнате в глубине квартиры на диване спал молодой человек, свалившийся после бессонной ночи. Это был Гидди.

В той же комнате, пропитанной секретами, бедами и радостями подполья, я встретился с Кларком Болдуэном. К моему несчастью, я заболел накануне встречи, и так как американский конгрессмен должен был покинуть страну через день или два, мне пришлось принять его, лежа в постели.

Мистер Болдуэн был очень любезен. Он сообщил нам о своих встречах с британскими государственными деятелями и подчеркнул свое полное понимание нашей борьбы. Он даже провозгласил тост за независимое еврейское государство, которое, по его мнению, должно быть вот-вот провозглашено. Он обратился к нам с вопросом, сможем ли мы на время прекратить наши боевые операции в надежде, что американское правительство предпримет решительные действия для открытия ворот в Эрец Исраэль. Наш ответ был четким и ясным. Однако, поскольку Кларк Болдуэн выступил позднее с публичным заявлением по этому поводу, мы, чтобы избежать недоразумений, были вынуждены опубликовать и наш ответ. Мы писали:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное