Восстание

”..Мы сожалеем, что не в состоянии выполнить вашу просьбу. Мы не можем полагаться лишь на обещания, какими бы искренними они ни были. Нашему измученному и страждущему народу нужна конкретная помощь. Если этой помощи нет, то для сыновей нашего народа нет иного выхода, чем постараться помочь самим себе, полагаясь на свои собственные силы.

В этой справедливой борьбе нас поддержат свободолюбивые граждане в вашей великой стране и во всем мире”.

По возвращении в Соединенные Штаты Америки Кларк Болдуэн отправил подробный доклад президенту Трумэну, который вскоре был опубликован. Мы получили из этого доклада настоящий урок конспирации. Кларк Болдуэн писал, что я, стараясь скрыть свое лицо, приклеил бороду и принял его в кровати, чтобы скрыть свой рост. Вообще-то подполье подстегивает любопытство и воображение людей непосвященных. Обыкновенная болезнь считается трюком. Что касается бороды, то она должна быть фальшивой. Я прощаю Кларку Болдуэну его сомнения относительно моей болезни, но не думаю, что прощу ему неуважительное отношение к моей бороде.

Мне привелось встретиться в подполье лишь с немногими журналистами. Только на последних стадиях нашей борьбы я встретился с несколькими корреспондентами. Ричард Маурер был очень сердечен. Он был ранен в результате взрыва в отеле ’’Царь Давид”, и я направил ему письмо в госпиталь, в котором выразил наше глубокое сожаление по поводу его ранения и в котором объяснил, что у нас не было ни малейших намерений причинить страдания ему или кому бы то ни было. Хотя Маурер испытывал сильные боли на протяжении многих месяцев от последствий ранения, он, тем не менее, не роптал на нас. Он не всегда соглашался с нашими действиями, но на него не производила никакого впечатления злопыхательская кампания, направленная против нас. Он одобрял нашу борьбу и не раз писал, что мы были не террористами, а борцами за свободу.

Тернер, корреспондент газеты ’’Нью-Йорк Геральд Трибюн”, проявил исключительное мужество во время взрыва здания газеты ’’Палестайн Пост”. Пренебрегая опасностью, он бросился в дым и пламя, чтобы помочь спасти людей, оказавшихся в ловушке. Когда я впоследствии встретился с ним, он был, по-видимому, не очень-то уверен, что я и был тем человеком, с которым ему обещали интервью. Он не знал толком, как я выгляжу, только видел мою фотографию, имевшуюся в каждом полицейском участке страны. Но, как и многие другие, он представлял меня совсем другим. Увидев меня, он удивленно и разочарованно воскликнул: ”Вы же должны быть очень крупным человеком!”

Я спросил: ”С большими бицепсами и рогами?”

Мы оба рассмеялись. У воображения есть крылья. У действительности же нет рогов.

Писательница Лорна Линдсей всегда проявляла теплые, даже материнские чувства к солдатам Иргуна. Она сама пережила большую личную трагедию. Ее дочь, вступившая в ряды французского Сопротивления, была убита за день до окончания Второй мировой войны. Лорна Линдсей много рассказывала мне о ней. Я говорил ей о моих товарищах. Наше общее чувство скорби сближало нас. Интервью превратилось в дружескую беседу. Я говорил с матерью, которая все понимала.

Дважды, после происшествия с ’’Алталеной”, я встретился с писателем Робертом Сен-Джоном. В своей книге ’’Шалом — означает мир” он подробно описал инцидент с ’’Алталеной” и наши беседы с ним. Я не буду обсуждать здесь достоинства этой книги. Но я должен отметить одно: при чтении его книги я живо почувствовал значение слова ’’сенсационность”. Сен-Джон писал, например, что у входа в мою комнату он наткнулся на двух телохранителей, которые легко могли сойти за эсэсовцев. Спрашивается: какую цель преследуют такие ’’описания”? Я мог объяснить это лишь стремлением к сенсации. Более того, откуда писателю пришла идея приставить к двери моей комнаты двух телохранителей? Сен-Джон ведь не мог видеть их по той простой причине, что, как я уже говорил, у меня их никогда не было. Литература, пытающаяся добиться эффектов, от которых у читателей дыбом встают волосы, часто достигает этого за счет ценной мысли и почти всегда — за счет правды.

Я встретился с Квентином Рейнольдсом после завоевания Яффо. Он был старым другом борющегося подполья и одним из наиболее деятельных сторонников американской лиги за свободную Палестину. Я выразил надежду, что он не сожалеет о помощи, оказанной нам, особенно его участием в пьесе Бена-Гехта ’’Рождение флага”.

Рейнольдс покачал головой: ”Я горжусь этим”. По его просьбе мы с радостью подарили ему винтовку ’’Стен” производства наших собственных оружейных мастерских. На стволе винтовки мы выгравировали памятную надпись. Эта винтовка сопровождала Квентина Рейнольдса в его скитаниях до возвращения в Америку.